ДНЕВНИК ВЕТЕРАНА
Будни войны: сквозь сибирские снега и волжские степи
Здесь опубликованы фрагменты воспоминаний военврача, прошедшего всю войну – Надежды Ивановны Черевко (в девичестве – Маркиной), много лет прожившей в Кишиневе и сейчас вернувшейся к себе на родину – город Барнаул. Перепечатано с нескольких тетрадей, где аккуратным почерком были записаны воспоминания и стихи, свои и чужие. История изложена стройным, красивым слогом и, вроде бы, без особых эмоций. Но эмоции читаются между строк. Записанные много лет спустя, эти воспоминания скрыли за ровным изложением событий всю ту боль и горечь потерь, которые Надежда Ивановна проносит через всю свою жизнь.
Фрагменты воспоминаний, повествующие о войне, публикуются без сокращений и c незначительными правками, с сохранением авторского стиля.
Приехала я в Барнаул и услышала из рупора голос диктора Левитана, который произнес страшное слово: Война! Город всколыхнулся, преобразился. Бесконечно сновали машины, заполненные военными, шли подразделения, бежали куда-то офицеры. Лица у людей суровые, в глазах испуг и слезы.
Не успев повидаться с родными, уже через два часа отплыла в обратный путь к месту работы. Приехав в район, сразу пошла в райвоенкомат. Там встретила много молодых людей, которые строчили заявления, стремясь попасть добровольцами на фронт. Я тоже написала заявление, но военком отказал мне, велел отправляться в свою больницу, где я тогда работала. Фельдшер, который у меня принимал больницу, уехал на фронт.
Вскоре стали приходить первые похоронные на погибших в бою... Люди осунулись, замкнулись, но работали с большой энергией, повторяя как молитву воззвание партии к народу: «Социалистическое Отечество в опасности!», «Всё для фронта, всё для Победы!»
17 декабря 1941 года из сельсовета принесли мне повестку. Дали три часа на то, чтобы собраться и явиться в сельсовет. Люди в селе привыкли, полюбили меня. Когда узнали, что меня берут на войну, и что нужно со мной расставаться, пришли провожать всем селом. Я даже не ожидала. Слезы, наказы. Некоторые плакали уже о погибших отцах, сыновьях, некоторые давно не получали никаких вестей с фронта.
Вместе со мной из военкомата направили еще двух девушек. Мы вместе учились в техникуме. В ту пору нам было всего по девятнадцать лет, но Родина позвала, и мы встали на её защиту, пошли на опасное и нелегкое дело.
Прибыли в Сибирский Военный Округ. Меня направили в город Фрунзе (ныне Бишкек) в лыжно-десантный полк. Выдали военную форму, присвоили звание лейтенанта медицинской службы. Наш полк готовили для отправки под Москву. В очень трудных и сложных зимних условиях приходилось готовиться. Но мне, наверное, было немного легче, чем другим, я хорошо владела лыжами, метко стреляла. В техникуме нас хорошо подготовили, да и отцовская закалка пригодилась.
Вскоре пришел приказ, и полк отправили к новому месту службы, но без командного состава. Меня же откомандировали в Новосибирск в танковый корпус. Дней через двадцать его расформировали, и меня направили сначала в Красноярск, а оттуда на станцию Красная Сопка в строительный батальон. Особенно запомнились мне воины-хакасы, которые служили в стройбате. Я их не понимала, они меня. Знали по-русски только «санчасть», куда в ту суровую зиму обращались за помощью с простудными заболеваниями, отморожениями рук и ног.
Спустя месяц пришел приказ откомандировать всех медиков в штаб Сибирского Военного Округа, откуда меня направили в город Тары, в кавалерийский корпус.
Приехав туда, я заболела гриппом. Пока болела, корпус отправили на фронт. Вернувшись в штаб округа, я попросилась служить в Барнаул. Мою просьбу выполнили. В феврале 1942 года меня направили в Барнаульское военно-пехотное училище, где в то время шло формирование 315-й стрелковой дивизии. Меня направили военфельдшером в 362-й стрелковый полк, который располагался в кинотеатре по улице Пушкина. Мы принимали пополнение, проводили дезинфекцию, медосмотр личного состава полка. Я организовала санитарный взвод из санитаров и санинструкторов и начала обучать их всему, что надо знать в бою и походах.
8-го марта 1942 года приняла воинскую присягу. В середине месяца наш полк выехал в лагеря недалеко от станции Власиха, в сосновом бору. Там для нас оборудовали землянку и поручили заботу о разведроте, противотанковой роте, саперном взводе, роте автоматчиков и отделении связи. В этих подразделениях я обучала санитаров и санинструкторов. Полк усиленно готовился, учения и политзанятия шли с утра и до вечера. Вдруг неожиданно меня перевели из полка в штаб дивизии. Там я помогала начальнику санитарной службы дивизии оформлять документацию, занималась профилактической работой, писала приказы. Бумажную работу я не любила. Вскоре пошли слухи, что скоро поедем на фронт, и я стала настойчиво проситься в полк, но меня перевели в полевую хлебопекарню фельдшером.
В начале мая 1942 года наша дивизия получила приказ сняться и грузиться в эшелоны. Наш 9-й эшелон грузился вечером. На вокзале толпилось много гражданского населения – и близкие, и родственники, и просто так посмотреть пришли. Моих родных среди них не было – я не успела их предупредить. Слышались рыдания, наказы, песни. Игра то на гитаре, то на гармонике. Когда эшелон тронулся, духовой оркестр заиграл марш «Прощание славянки».
Ехали через Сибирь и Урал. На станциях, полустанках, когда мы проезжали, стояли старики, женщины, дети и долго махали, пока поезд не скрывался из виду.
Когда проезжали Златоуст, то увидели на перроне старенького дедушку с большущей бородой, с палкой в руках, на которую опирался. Он стоял и плакал навзрыд, глядя на нас. Когда мы сошли с эшелона, то узнали, что у него на фронте погибло три сына…
Конечной точкой нашего маршрута стал город Камышин. Полки рассредоточились по поселкам и балкам. Наша дивизия влилась в 5-ю Ударную Армию. Вскоре и мою настойчивую просьбу попасть в войска удовлетворили, и я попала служить в 724-й стрелковый полк.
В конце августа наша дивизия двигалась к Сталинграду. Куда не посмотришь, видно бесконечную ковыльную степь, да столбы дорожной пыли. С безоблачного неба нещадно палило солнце, а горячий воздух казался неподвижным. От жары не было спасения даже в тени. Гимнастерки пропитаны солью, потом, припудрены густой пылью. Губы трескались, кровоточили, сохли, а мы всё шли и шли. Всё отчетливей слышна артиллерийская канонада. Ожесточенные бои шли на подступах к Сталинграду, и в самом городе. Вскоре над нами появился немецкий самолет-корректировщик, который с большой высоты делал съемки нашей колонны. За ним прилетели немецкие «мессершмитты» и стали пикировали на колонну. Я долго не могла понять, что за белые шнуры они тянут за собой, и лишь потом догадалась, что это трассы зенитных орудий. Земля гудела, содрогалась под бомбами. Появились раненые. Мы стали оказывать им помощь, делали перевязки. Санитарную роту пришлось разворачивать в близлежащей балке. Мы делали всё возможное в условиях боя: выносили раненых в укрытие, накладывали шины, вводили противостолбнячную сыворотку и вечером отправляли в медсанбат. Полк, укрывшись в окопах, весь день провел под яростными ударами с воздуха и сильным артиллерийским огнем, а потом в атаку пошла вражеская пехота. Но дружным огнём наших подразделений немцев остановили. После неудачных атак фашисты присмирели, и в это время с большими трудностями нам пришлось эвакуировать раненных и контуженых бойцов.
Жаркий августовский день клонился к вечеру. И вдруг все услышали нарастающий рокот моторов, лязг железа. Танки! Их оказалось много, изрыгая огонь, они двигались на нас, снаряды рвались то спереди, то сзади окопов. В ответ раздались выстрелы наших противотанковых пушек. Артиллеристы метким огнем подбили несколько танков, а остальные повернули назад. Вскоре началась новая танковая атака, уже при поддержке пехоты. Снова разгорелся жестокий бой, вокруг стоял страшный грохот. Огнем автоматов и винтовок наши воины отсекли пехоту от танков, но бронированные чудовища продолжали двигаться вперед. В ход пошли противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Помимо танков на наши позиции гитлеровцы бросили массу боевой авиации, в воздухе и на земле происходили ожесточенные схватки до поздней ночи. Трудная и сложная сложилась обстановка и для медиков. О том, чтобы эвакуировать раненых днем, не могло быть и речи – местность простреливалась вражеским огнем так, что невозможно поднять головы. Остро стала ощущаться нехватка воды. От жары и потери крови у раненых начиналась сильная жажда, некоторые теряли сознание, тяжелым требовалась срочная операционная помощь. Только вечером мы смогли начать эвакуацию. Вместе со мной бойцов вывозила санинструктор Катя. В первый день боя эта стройная и высокая девушка вынесла с поля боя несколько десятков человек вместе с оружием.
Погрузив раненых, я сопроводила их в тыл. Но возвращаясь на рассвете в полк, заблудилась и вышла в районе другой воинской части. Вскоре на позиции налетели немецкие самолеты. Тучи земли и раскаленного дыма застилали небо так, что не было видно солнца. Земля содрогалась от взрывов бомб, запах пороха, пыли. Я почувствовала сильный удар в ногу, на мгновение меня затошнило и перед глазами всё закружилось. Головокружение сменилось жгучей болью. Я осмотрела себя, и увидела, как кровь красной лужицей стекает прямо в дорожную пыль. Достала из санитарной сумки индивидуальный пакет и перевязала раны. К вечеру меня отправили в медсанбат, а оттуда в госпиталь под Саратов.
Уже когда я поправилась, стала ходить, случайно встретила солдата из 315-й дивизии, он рассказал о судьбе нашей дивизии и полка. В ходе боёв дивизия понесла большие потери, немцы разрезали её пополам. Часть войск, в том числе и моя санрота 724-го стрелкового полка попала в плен... Начальника санитарной службы полка убило в окопе прямым попаданием. Из медиков в живых остались я и Катя, которую направили в тыл оказывать помощь раненым. Наша дивизия за небольшой промежуток времени в боях под Сталинградом потеряла много личного состава, поэтому ее отвели на формирование.
На сайте https://iremember.ru/memoirs/pekhotintsi/turov-vladimir-semenovich/ опубликованы воспоминания ветерана 724-го стрелкового полка 315-й стрелковой дивизии Владимира Турова, относящиеся к периоду боёв на подступах к Сталинграду в августе-сентябре 1942-го года. Приводим отрывок из воспоминаний:
«После лечения в Новосибирском госпитале я рвался на фронт, и в марте 1942 года был направлен командиром роты противотанковых ружей в 315 стрелковую дивизию, формировавшуюся в Барнауле. В июне дивизия передислоцировалась в Сталинградскую область, а 16 августа маршем выступила на фронт, к Сталинграду. Каждый боец нагружен скаткой шинели, вещмешком с боеприпасами, винтовкой, противогазом, а у меня в роте на плечах каждой пары бойцов 16-килограммовые противотанковые ружья, и вся амуниция бойца. Гимнастерки мокрые от пота, серые от пыли. От усталости и недосыпания подкашиваются ноги. Шагаю и я, опираясь на палочку после сквозного пулевого ранения в коленный сустав. Двигаться тяжело, болит, ноет недолеченная нога, кружится, гудит голова. Кажется..., но нет! Надо держаться, показывать пример, подбадривать бойцов, и приходится через силу, словно чугунную, тянуть несгибающуюся ногу... Все чаще встречаются изнуренные люди, эвакуированные с прифронтовой полосы. Шли старики, женщины. Рядом с ними тянулись гурты скота, на скрипучих тележках, нагруженных скарбом, сидели дети. Больно было смотреть на них, этих несчастных, оставивших свои дома, которые безжалостно бомбили фашистские стервятники. Погибших оплакивали и тут же наспех хоронили… Горе врывалось в каждую семью.
20 августа наш 724-й стрелковый полк вышел к речке Иловле. Бойцы, сытно пообедав, уставшие, расположились на отдых. Но... на горизонте показалась "рама" - немецкий двухфюзеляжный разведывательный самолет... жди беды! Командиры спешно стали готовить свои подразделения к появлению авиации противника, засуетились пулеметчики. Я, взяв противотанковое ружье, бросился к ротной повозке, на которой мною заранее было установлено приспособление для стрельбы по самолетам. Для этого ружье крепилось на запасном колесе, надетом на кол. Вслед за "рамой" появились и фашистские бомбардировщики. Раздались оглушительные взрывы, взметнулись фонтаны огня и пыли. Заржали и рванулись кони, опрокидывая повозки. Затарахтели станковые пулеметы, установленные для стрельбы по самолетам. Будучи отличным стрелком, освоившим снайперское дело в военном училище, я еще осенью 1941 года на Западном фронте в боях за станцию Узловую и под городом Сталиногорском сам вел огонь из противотанкового ружья по немецким танкам. Пристроив противотанковое ружье на заранее приготовленное приспособление, я, применяя еще не забытые уроки баллистики, делая упреждения, спокойно стал вести огонь по головному "юнкерсу". Резкие, сильные выстрелы противотанкового ружья звучали в пулеметной трескотне. После нескольких выстрелов на правом крыле головного стервятника ярко блеснул огонек. И тут же со всех сторон раздались крики бойцов: "Попал! Попал! Ура-а!", но самолет продолжал лететь... и тут, сзади него, появился черный дым, самолет стал крениться, черный шлейф увеличивался, и он резко пошел вниз... Раздался оглушительный взрыв. "Юнкерс-87" был сбит, а выбросившихся на парашютах летчиков бойцы взяли в плен. Это были первые пленные дивизии. Вторая группа самолетов снизиться не рискнула, тяжело проплыв в вышине, она сбросила бомбы на село Кондраши и хутор Красноярский.
724-й полк шел в авангарде 315-й дивизии, а наш 2-й стрелковый батальон двигался на 7-8 км впереди, в передовом боевом отряде. К полудню 23 августа 1942 года батальон, в котором я был командиром роты ПТР, достиг поселка Городище и остановился на привал. Собравшиеся у выхода из оврага возле церкви командиры рот батальона внимательно следили за непрекращающимся неравным воздушным боем в нескольких километрах севернее Городища. Хорошо было видно, как сотни самолетов, выделывая замысловатые фигуры, носились друг за другом. Наши краснозвездные "ястребки" отбивались от наседавших на каждого из них двух-трех "мессершмидтов". Самолеты сменялись, а бой не прекращался, медленно перемещаясь на восток. В это время на площади Городища остановилась черная "эмка", из которых вышло несколько военных. Среди них был высокий плотный мужчина. Заметив нашу группу, наблюдавшую за воздушным боем, он позвал: "Командира ко мне!"
Мы все командиры рот и политруки рот - все равны. Кому идти на зов начальства? Недалеко стояла выпряженная из повозки лошадь моей роты, и старший лейтенант Ушаков, командир 5-й роты, сказал: "Вот тебе и ехать!" Я, вскочив на лошадь, поспешил на зов начальства. Представившись, я был засыпан градом вопросов: "Кто вы? Из какой части? Где полк? Какую задачу имеет полк? Где дивизия?" Получив не совсем удовлетворившие его ответы, он ошеломил меня вопросом: "Где противник?" Я опешил: "Как? Генерал и не знает, где противник?!" Но генерал не стал ждать моего ответа и, махнув рукой в сторону продолжавшегося воздушного боя, сказал: "Видишь самолеты? Вот там танки противника!" И далее: "Немедленно развернуть батальон фронтом на северо-восток, оседлав дорогу, зарыться и не пропустить немецкие танки в Сталинград!" Стоявший возле генерала полковник сказал: "Да, немцы прорвались из-за Дона, идут на Сталинград!"
А все время делавший какие-то записи в блокноте майор подтвердил, что генерал-лейтенант Г.М. Маленков (на его френче не было знаков отличия, а была фуражка с генеральской кокардой) является членом Государственного Комитета Обороны и напомнил, что "старший лейтенант (то есть - я) лично отвечает за оборону батальона, и это приказ члена Государственного Комитета Обороны". Уточнив левый фланг обороны батальона (отдельно стоящий дуб у церкви), он буднично мне улыбнулся и захлопнул свой блокнот. Все сели в машину и уехали. Я вернулся к батальону, где собрался почти весь командный состав. Не было только командира батальона, который из-за больной ноги находился в санвзводе.
Рассказав о разговоре с начальством и полученном приказе, я всматривался в лица командиров рот: что скажут они? Командир пулеметной роты заявил: "Это генеральская шутка!" Командир 5-й роты старший лейтенант Ушаков рассудил более разумно: "Приказ получен - его надо выполнять. А если там действительно противник, - он показал рукой на северо-восток, - значит, надо готовиться к встрече с ним". Через несколько минут развернутый фронтом на северо-восток батальон, оседлав дорогу, идущую на север, уже окапывался. Батальон занял оборону. А ночью 24 августа по приказу начальника гарнизона города Сталинграда - командира 10-й дивизии войск НКВД полковника Сараева - батальон был переброшен северо-восточнее Сталинграда под село Орловка. Получив приказ на наступление фронтом на северо-восток с задачей отрезать прорвавшегося к Волге противника севернее Сталинграда, командиры довели задачу до бойцов, проверили состояние оружия, боеприпасов.
В эти последние минуты перед боем многие писали заявления о вступлении в партию. Настроение у всех было приподнятое, каждый рвался в бой. Но вот батальон занял исходное положение. Артиллеристы выкатили орудия. Наступал рассвет 24 августа 1942 года. Остались считанные минуты... Цепи стрелковых рот угомонились, и только отдельные короткие слова команд нарушали утреннюю тишину...
Ракета! Все дружно пошли в наступление. Заалел восток. Гитлеровцы открыли шквальный ружейно-пулеметный огонь. Роты продвигались короткими перебежками. Бойцы действовали так слаженно, как они не показывали своего умения даже на инспекторских проверках. По мере продвижения батальона огонь противника усиливался. Все гуще и чаще рвались в цепи мины и снаряды врага. В самом начале боя погибли командир батальона капитан Никитин и его заместитель старший лейтенант Семенов. Находясь рядом с начальником штаба батальона старшим лейтенантом Ивановым и командиром пулеметной роты лейтенантом Титоренко, я видел гибель комбата и его заместителя и мы, втроем, решили до конца боя никому не сообщать об их гибели. Все приказания отдавались нами от имени командира батальона, и, по сути, мы втроем руководили боем. Немцы, не выдержав натиска, побежали. Батальон ворвался в их окопы и продолжал наступление. Но и мы понесли значительные потери. Противник открыл ураганный заградительный огонь, а тут еще обнаружились неприятности с бутылками с горючей смесью, которые были у каждого бойца в кармане брюк. При попадании пули, осколка или просто от удара о землю при перебежке, бутылка разбивалась, вспыхивала, и уже ничто не могло спасти человека от мучительной смерти... Пришлось срочно собрать все бутылки в ящики, которые бойцы тянули с помощью обмоток вслед за наступающими. Чтобы задержать наши цепи, фашисты вызвали авиацию. Сопровождаемые воем сирен самолеты один за другим пикировали, поливая ничем не защищенных бойцов свинцовым дождем из пулеметов и засыпая нас бомбами. Но наше наступление продолжалось. И тогда фашисты бросили против нас танки. Они медленно надвигались справа, со стороны Волги, по ровной открытой степи. Упал сраженный пулей командир 5-й роты, здоровый красавец, грузин по национальности, старший лейтенант Ушаков...
По танкам был открыт огонь из всех видов нашего оружия. Но они продолжали неудержимо надвигаться. Наше наступление приостановилось. Кое-где началось замешательство...
Но тут подошедший ближе всех к цепи батальона танк задымился, чуть развернулся и встал. Остановился и рядом идущий второй танк, из которого повалил густой черный дым. Пламя охватило первый танк, а второй так рванул, что его башня отлетела далеко в сторону. Всего несколько десятков метров отделяло горящие танки от двух расчетов противотанковых ружей. Два их длинных ствола были направлены в сторону танков. Одно из этих ружей, наводчиком которого был рядовой, казах по национальности, Сайдулаев Танибек, богатырского телосложения и никогда не унывающий, подбило два стальных чудовища.
Меткие выстрелы бойцов с противотанковыми ружьями заставили танки противника попятиться назад. Настроение бойцов заметно поднялось, отставшие начали ползком выдвигаться на уровень передних в цепи. Огонь по танкам теперь велся более спокойно из 45-ти миллиметровых орудий. Минометная рота вела огонь только по танкам, а они, медленно огрызаясь своими смертоносными плевками, уходили из-под нашего огня за железнодорожную насыпь.
Ценой больших потерь и неимоверных усилий батальону удалось захватить высоты и подойти к железнодорожному полотну, но дальше мы продвигаться не смогли.
Слишком ощутимы оказались потери среди командного состава: погибли командир батальона и его заместитель, командиры 4-й и 5-й рот и большинства взводов.
Полегла почти половина личного состава батальона… Командир 6-й роты старший лейтенант Бедняков принял командование батальоном, а я стал его заместителем, а после тяжелого ранения Беднякова, 27 августа 1942 года в командование батальоном вступил я.
В этот раз, 24 августа, нам не удалось соединиться с частями, наступавшими нам на встречу с севера. Но своими решительными действиями мы оттянули на себя значительные силы противника, не дав ему возможности нанести удар на Сталинград в этот критический для города момент. Подобные наступления батальона и наших соседей: справа - полк 10-й дивизии войск НКВД, слева – 2-я Мотострелковая Бригада, проводились и 25, и 26 августа.
Это скорее было отвлекающим маневром, чтобы удержать противника от наступления на город, так как каждый раз он вынужден был против нас применять авиацию и бросать по 20-30 танков. В ночь на 27 августа ко 2-му батальону подошел весь наш 724 полк. Готовилось новое наступление...
Близился рассвет. Батальоны заняли исходные позиции, используя старые окопы, воронки от бомб. Местность северо-западнее с.Орловка была совершенно открытой. Хорошо просматривались укрепленные опорные пункты противника. Наши перемещения и приготовления не остались незамеченными, противник незамедлительно открыл огонь из минометов. Появились раненые, убитые.
В 5-30 утра 27 августа наши артиллеристы и минометчики начали артподготовку. 30 минут велся огонь по немецким позициям. Огневой удар врага значительно ослаб. Стремительным броском всех рот началось наступление под шквальным огнем противника. Это было грандиозное наступление, в котором участвовал уже весь 724-й стрелковый полк с приданными ему двумя артиллерийскими дивизионами. До этого перед нашими наступлениями артподготовка не проводилась.
И вот атака. Раздалось мощное тысячеголосое "Ура!" Сибиряки ворвались в окопы первой оборонительной линии гитлеровцев. По всему фронту полка шли рукопашные схватки.
Вскоре мой 2-й батальон во взаимодействии с 26-й Танковой Бригадой почти полностью очистил от врага высоту 144,2. Первой ее достигла 6-я рота политрука Ралдугина. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, и их приходилось уничтожать гранатами, добивать штыками и прикладами, отвоевывая окоп за окопом. Немцы перешли в контратаку. Замолк наш пулемет. Ралдугин сменил убитого пулеметчика и заставил фашистов залечь. 5-я рота лейтенанта Петренко овладела западными скатами высоты. Когда путь роте преградил закопанный в землю танк, Петренко забросал его бутылками с горючей смесью и лично уничтожил семь вражеских солдат, сам при этом был ранен. Раненого лейтенанта выносила с поля боя совсем еще юная санитарка Мария Меркулова. Жизнь командиру она спасла, но сама при этом погибла…
Наступление продолжалось и, казалось, победа близка. Но вдруг над полем боя появилась большая группа "юнкерсов". С малых высот они стали бомбить и обстреливать из пулеметов наши боевые порядки. Когда самолеты снизились на расстояние выстрела, по ним был открыт ружейно-пулеметный огонь, самолеты были вынуждены подняться выше, и лишились возможности вести прицельное бомбометание. Едва ушли самолеты, как противник, усилив артиллерийский и минометный огонь, на отдельных участках перешел в контратаку. Бой принимал все более ожесточенный характер. Противник не мог смириться с потерей столь важных опорных пунктов северо-западнее Орловки и в 12 часов 30 минут снова обрушил на 724-й полк массированные удары авиации. На этот раз он бомбил отвоеванные сибиряками высоты и отроги балки Водяной, где скопилось много раненых. Через некоторое время послышались крики: "Танки с фронта!" Около 50 машин с десантом пехоты приближалось к позициям наших 2-го и 3-го батальонов. Вой пикирующих бомбардировщиков, гул танковых моторов, взрывы бомб и снарядов слились в единый грохот. Казалось, не хватит сил, не выдержат нервы, чтобы отразить такой удар.
Наши батареи открыли огонь по танкам, подожгли семь, но остальные продолжали двигаться, расчищая путь пехоте. 45-милилиметровые орудия расстреливали танки прямой наводкой. Все же более 30 танков с пехотой вклинились в оборону 6-й и 8-й рот. Бой распался на отдельные очаги, где происходили жестокие схватки, исход которых зависел от мужества и стойкости расчетов, отделений, взводов, а подчас и отдельных бойцов. Сменив убитого первого номера (наводчика) противотанкового ружья, я сам стал вести огонь по танкам, производя выстрелы только наверняка, целясь только по уязвимым местам. Две стальные громадины были остановлены и сожжены. Бойцы подпускали танки ближе и, выбрав удобный момент, забрасывали их бутылками с горючей смесью. И тут же, среди горящих танков, вступали в рукопашную с гитлеровской пехотой. Два немецких танка шли к окопу, где замаскировался командир отделения бронебойщиков сержант Игнат Панин. Ему удалось подбить один из них, но у него кончились патроны. Второй танк он подорвал, бросившись под него с последней связкой гранат. Совместно с соседом справа (26-й Танковой Бригадой), успешно отразив все атаки врага, наш, теперь можно говорить, мой 2-й батальон, в командование которым я вступил в этом бою вместо выбывшего по ранению старшего лейтенанта Беднякова, мы вынуждены были прекратить наступление, удерживая захваченную высоту 144,2... Соединиться с двумя полками (362 и 1328) нашей же 315 стрелковой дивизии, наступавшими навстречу нам с севера, мы не смогли, но противнику был нанесен значительный урон. В этом бою только 724-й полк подбил 20 танков, 4 бронетранспортера и уничтожил много гитлеровцев.
Фронт обороны 724 полка сократился до 2,5-3 км, боевые порядки батальонов уплотнились. В эту же ночь на 28 августа мы получили пополнение до 600 человек. Правда, бойцы были обучены наспех. 2-й батальон передал свои позиции 26-й Танковой Бригаде и получил новый участок обороны левее.
Опять долбили твердую землю, отрывали окопы, оборудовали новые огневые позиции. Волновали большие потери людей, особенно среди командиров стрелковых взводов и рот. Хотя и враг лишился многих своих огневых точек, и постоянно находился в ожидании нового нашего наступления, но превосходство в силах и средствах пока оставалось на его стороне.
28 августа батальону пришлось отражать контратаку врага, а перед рассветом 29 августа началась наша артподготовка.
15 минут на переднем крае обороны противника бушевал огненный шквал. Как только артиллеристы и минометчики перенесли свой огонь на гребни высот, стрелковые роты стремительным броском ворвались в окопы врага. На рассвете бой ожесточился. Минометный и ружейно-пулеметный огонь прижал нас к земле. Вперед на высоту 147,6 с большим трудом прорвалась 5-я рота лейтенанта Петренко и 8-я рота. Они медленно, но упорно, с двух сторон охватывали высоту 4я рота лейтенанта Малахова под сильным огнем залегла внизу и прицельно обстреливалась минометной батареей противника. Медлить было нельзя. Малахов сумел поднять роту в атаку, одновременно выведя ее из-под минометного обстрела! Бойцы выбивали из окопов остатки гитлеровцев. Немцы особенно упорно удерживали позиции минометной батареи. 5-я рота огнем из пулеметов и гранатами разгромила ее и взяла в плен больше десятка гитлеровцев. Разъяренный неудачей, враг обрушил на высоту сотни снарядов и мин. До 15 его самолетов бомбили стрелковые роты. Но сибиряки держались.
Отразив несколько контратак, 2-й батальон прочно закрепился на высоте 147,6. Победа была значительной не только для 724 полка. Дорого мне досталась эта высота 147,6. Оставшись ответственным за судьбы и жизнь более 800 человек, мне не раз приходилось в критические моменты боя, самому ложиться то за пулемет, отстранив убитого наводчика, то за противотанковое ружье, из которого после гибели наводчика никто не мог вести огонь. А танки надо было уничтожать! Или они уничтожили бы нас. Вот я сказал, что подбил 29 августа два танка. Но это я видел, они были почти рядом со мной. А те, которые вспыхивали в тридцати, ста метрах от меня, по которым вел огонь я, а может кто-то другой из расчетов противотанковых ружей по ним тоже стрелял? Так кто их подбил? Мы подбили!
А из пулемета? Когда в критические моменты боя хватаешь пулемет, ведешь огонь по бегущим на тебя фашистам, тоже поливающим тебя свинцом из автоматов, слушаешь доклады связных, взором не теряешь из вида общую картину боя, отдаешь приказания - и все это одновременно, то как можно сказать, кто и сколько уничтожил? Главное - высота 147,6 взята! И взята мною! Моими людьми! Моим батальоном!
Последние дни батальон ночами совершенствовал оборону, а днем вел сдерживающие бои и отражал контратаки противника. К сожалению, каждый день мы несли потери. В ночь на 3-е сентября участок 724-го полка передали 115-й Бригаде полковника Андрусенко, а части 315-й дивизии сместились влево на рубеж высота 145,1 - перекресток дорог восточнее высоты 143,6. 2-й батальон занял оборону на левом фланге 724-й полка, имея соседом слева 2-ю Мотострелковую Бригаду. Местность была абсолютно открытой и танкодоступной.
В воздухе постоянно барражировали большие группы фашистских самолетов, бомбивших и обстреливающих наши позиции. Каждый день приходилось отбивать танковые атаки. Особенно тяжело батальону пришлось 5-го сентября, когда противник силами 25 танков и батальона пехоты после сильного артиллерийского налета, перешел в наступление на левый фланг 2-го батальона на стыке с 2-й Мотострелковой Бригадой. Следом за танками шли автоматчики, поливая окопы губительным огнем. Охнув, осел в окопы командир роты лейтенант Малахов. Среди бойцов началось замешательство. Положение спас комсорг батальона (мой боец из роты ПТР, наводчик ПТР), рядовой Алексей Сайганов. Он молниеносно бросил две бутылки с зажигательной смесью в головной танк. Тот вспыхнул, а отважный комсорг вернулся в свой окоп и вместе с бойцом Брагиным в упор расстреливал наступающую пехоту.
Фланкирующий огонь пулеметной роты лейтенанта Лебединского вынудил гитлеровских автоматчиков залечь. Бой разгорался. 6 немецких танков прорвались к нам в тыл, но там, встреченные огнем артиллеристов, повернули назад... Батальон опять выстоял.
7-го сентября с утра до вечера вражеская авиация группами по 20-40 самолетов беспрерывно бомбила боевой участок 724-го полка. Весь день, пикируя, они обстреливали из пулеметов наши одиночные окопы. Одновременно противник наносил массированные артиллерийско-минометные удары. Казалось, в этом аду не уцелеть ничему живому. Но как только, пустив впереди 22 танка, немецкая пехота перешла в наступление, воины-сибиряки встретили их губительным огнем. Попытки врага потеснить наш 724 полк провалились! Но как это было...
... Лавина немецких танков подползла к окопам 2-го батальона. Расстояние сократилось до 150-160 метров. Давно прервалась телефонная связь с ротами и командиром полка.
Я находился на наблюдательном пункте батальона. Прекрасно сознавал, что никак нельзя допустить прорыва немцев. И не командуя, а как бы просто беседуя, спокойно начал говорить:
- Передать по цепи. Подготовить гранаты. Бутылки для борьбы с танками. Всем стрелять по пехоте! И никому неведомо, каких усилий стоило это мое "спокойствие"...
И уже четко и звонко несется от одного окопа к другому, влево - вправо громкое, звонкое:
- Приготовить гранаты!.. Бутылки!.. Шесть пылающих танков немцы оставили перед фронтом обороны 724 полка. Их наступление прекратилось... Солнце было на закате...
Изнуренные боем, бойцы оттирали свои потные лица, размазывали пилотками грязь по уставшим, но светящимся лицам от сознания выигранного еще одного боя.
Но дорогой ценой был выигран этот бой. Все поле было перерыто взрывами сотен мин и снарядов. Многие окопы были засыпаны, и бойцы навечно похоронены под твердой опаленной огнем Сталинградской землей… Вот что рассказал мне старшина минометной роты батальона Петр Жильцов: "Иду я по огневым позициям роты уже после боя. И никого не вижу: овраг, где стояли минометы, весь изрыт. Уже темнело, и я споткнулся. Гляжу, бугорок земли. Пригляделся - вроде шевелится земля. Рукой копнул, что-то шевелится и волосы почувствовал в руке. Стал разгребать землю, а там голова. Быстро разгреб землю и вытащил залитого кровью, всего в грязи, с болтающимися перебитыми руками, с разбитой головой, без одного глаза, но что-то мычащего бойца своей минометной роты, наводчика Н.М. Капитонова".
После войны Капитонов, живой, но с изуродованной головой, с лицом в шрамах, с уцелевшим левым глазом, с одной искалеченной рукой постоянно приезжал из Кемерово вместе со своим спасителем, старшиной роты Жильцовым Петром Тихоновичем в Сталинград на встречи ветеранов 315-й Мелитопольской Краснознаменной стрелковой дивизии. Но вернемся к 5 сентября...
Как ни устали бойцы, надо было срочно оказывать помощь раненым, выносить убитых, восстанавливать разрушенные окопы, восстанавливать связь, по-новому располагать огневые средства, пополнять боеприпасы. Все это и многое другое надо было незамедлительно сделать каждому командиру, каждому бойцу. Из-за больших потерь нужно было заново организовывать всю огневую систему батальона. Бойцы уже давно не отдыхали. Сплошные бои, бои, никакой передышки! Днем наступаем или отбиваем атаки противника, а ночью совершенствуем оборону. И все же мы сохранили боеспособность.
Не могу не рассказать о тяжелейшем для меня и для всего батальона дне – 9-го сентября.
К полудню противник открыл массированный артиллерийский и минометный огонь по боевым порядкам 2-го и 1-го батальонов 724-го полка. Одновременно, группами по 20-25 самолетов фашистские летчики наносили бомбовые удары. От разрывов бомб и снарядов земля ходила ходуном. 45 танков и два полка пехоты перешли в атаку, но были встречены стеной огня. Два танка остановились, подбитые политруком роты противотанковых ружей Николаем Демидовым и рядовым Сайдулаевым. Демидов был тяжело ранен. Пять танков подорвались на минах и сгорели от бутылок с горючей смесью, закопанных между минами перед фронтом обороны. Об этой моей "уловке" до сих пор вспоминают ветераны 315-й дивизии на своих встречах, даже из других полков дивизии.
Но прорвавшиеся на бронетранспортерах гитлеровцы достигли окопов батальона. Завязалась рукопашная. Санитарка 4-й роты Люда Андреева - боевая чернявая дивчина - бросилась на спрыгнувшего в ее окоп немецкого офицера. На помощь ей поспешил старший лейтенант Александров, учитель математики из Барнаула. Но не успел. Гитлеровец в упор выстрелил в Андрееву. Александров выбил у немца пистолет, но и сам выпустил свой "ТТ". Мертвой хваткой сцепились двое, и каждый знал, что исходом ее может быть только смерть одного из них. Чувствуя, что ему не одолеть молодого натренированного гитлеровца, сорокапятилетний Александров зубами вцепился ему в горло... Командовавший 6-й ротой политрук Ралдугин смелой контратакой выбил немцев из окопов на левом фланге... Организованный огонь 6-й роты по танкам и пехоте противника воспрепятствовал немцам подтянуть дополнительные силы для расширения прорыва. Оставив за себя начальника штаба батальона, старшего лейтенанта Иванова, собрав связистов, связных, пулеметчиков и стрелков, занимавших оборону вокруг НП батальона, я повел их в контратаку, чтобы выбить прорвавшихся немцев из окопов 4-й роты. Бой распался на отдельные рукопашные схватки. Применить станковые пулеметы можно было только на отсечный (кинжальный) огонь, не давая противнику подтянуть резервы, что и было сделано. Бежавшие со мной 40 человек бросились в контратаку на гитлеровцев, занявших окопы 4-й роты. Благодаря молниеносным, решительным нашим действиям, немцы были выбиты из окопов и положение восстановлено. Обессиленные и физически, и от нервного переутомления бойцы тут же валились с ног. Всех мучила жажда, но воды не было даже для раненых.
Санинструктор 6-й роты Анна Исаева в изнеможении прислонилась спиной к стенке окопа, но она понимала, что позволить себе даже расслабиться - непозволительная в данной обстановке роскошь: надо помогать раненым. И, отставив в сторону винтовку, поправив сумку с красным крестом, поползла от окопа к окопу, перевязывая раны бойцам, успокаивая их, помогая им добраться до более безопасного места...
Бои продолжались. Враг наседал и на наших соседей слева, и с тыла - со стороны Городища, и значительно потеснил их. 724-му полку было приказано в ночь на 10-е сентября занять новый участок обороны в районе высоты 108,8 длиной по фронту до четырех километров. А в полку-то оставалось не более 350 активных штыков - неполных три стрелковые роты...
Стрелки через каждые 20-30 метров отрывали одиночные окопы, для ведения огня стоя, используя воронки от бомб и снарядов. Для более плотной обороны не было людей.
Рассвет 11 сентября... И снова бой... Сотни мин и снарядов обрушилось на позиции батальона. Над нами появились большие группы фашистских самолетов. Они остервенело бомбили передний край обороны. Сразу же после появления самолетов, уже с северо-запада, послышался гул танков. 35 бронированных машин и примерно полк пехоты подходили к нашим реденьким позициям. Они вышли в балку и устремились к высоте 108,8, где занимал оборону мой батальон. Несколько вперед были выдвинуты расчеты противотанковых ружей. Среди них командир взвода младший лейтенант Посунько. Стоя в окопе, он изготовил ружье для первого выстрела. Вот до головного танка осталось 400, 300, 200 метров... Выстрел! Бронебойная пуля угодила в днище машины в тот момент, когда она поднималась на крутые скаты балки. Танк остановился, задымил. Подбит был еще один танк. В этом бою Посунько погиб. Это был последний командир из тех шести командиров роты противотанковых ружей, прибывших под Сталинград...
По гитлеровской пехоте, отсекая ее от танков, открыли огонь стрелки и пулеметчики. Наводчик "сорокапятки" Картушев, подпустив вражеский танк, почти в упор выстрелил в него, от второго снаряда танк загорелся. Экипаж пытался выскочить, но был уничтожен стрелками. Потеря 3-х танков не остановила врага. Около десятка бронированных машин прорвались на позиции 4-й и 5-й рот. Три из них подбили два уцелевших расчета батареи лейтенанта Острогляда. С высоты 120,5 по противнику открыли огонь артиллеристы и стрелки 2-й Мотострелковой Бригады, соседи слева. Но гитлеровцы не считались с потерями.
В этот день мы устояли, но в батальоне осталось немногим более сотни человек... Тяжелораненого командира 724-го полка майора Николая Александровича Андреева, как я узнал, насильно эвакуировали. 724 полк переживал самый тяжелый период своей истории. Батальоны дрались в полуокружении, почти без боеприпасов. Связь моя с командным пунктом полка давно прервалась. Батальон сражался в сложных условиях, почти в полном окружении... В моем архиве есть копия объяснительной записки командира 724 стрелкового полка подполковника Склярова: "Путем опроса личного состава, оставшегося из подразделений, и по сохранившимся раздаточным денежным ведомостям финчасти полка установлено:
1. Убитых-121;
2. Пропавших без вести - 2502;
3. Раненых-125;
4. Передано в 115-ю отдельную стрелковую бригаду - 107.
Итого: 2855.
Дополнительных сведений о потерях личного состава установить не представляется возможным, так как в большинстве из подразделений стрелковых батальонов части не осталось ни одного человека. Учетные документы уничтожены в бою 11 сентября 1942 г.
Список на убитых и пропавших без вести предоставляется в 2-х экземплярах.
Командир 724 сп подполковник Скляров.
Начштаба ст.лейтенант Шиков."
12-е сентября оказался самым тяжелым днем в моей жизни за всю войну… В батальоне осталось человек 120. Но какие это были люди! Каждый из них сражался за себя и за товарищей, готов был пожертвовать собой. Особенно мне запомнился коренастый боец из роты противотанковых ружей, сильный и очень храбрый в бою сибиряк-алтаец. Он с шестнадцатикилограммовым противотанковым ружьем обращался как с игрушкой, а в боях под Сталинградом на моих глазах подбил пять вражеских танков. Его ранило в обе ноги, он приполз ко мне и, виновато улыбаясь, доложил: "Подбил еще два танка, а третий на нас шел, снарядом ружье разбил и напарника ранил. Я его из окопа тащил, а танк его совсем убил, и меня ранил". Я был поражен и смотрел на него, не находя слов. Передо мной был настоящий воин-богатырь. Обе ноги его были неестественно вывернуты, все в крови. Кровавый след тянулся за ним, но его угнетало, что убило помощника, а он, вот, раненый приполз без ружья и не может встать перед своим командиром... Такого героя следовало бы наградить самой высокой наградой, но тогда было не до наград! Некогда нам было заниматься этим вопросом. Да и не думали мы об этом тогда.
12 сентября 1942 года. Весь день шел бой. Воины-сибиряки отражали одну вражескую атаку за другой. Их в строю оставалось все меньше и меньше. Днем, во время атаки противника, когда судьба батальона находилась на волоске, на мой наблюдательный пункт батальона прибежало несколько человек из штаба 2-й Мотострелковой Бригады, настоятельно требуя: "Комбат, выручай! Наш штаб отрезан от батальонов". Я видел, что к позициям батальона приближаются 25 танков противника, а за ними цепью движется пехота. В батальоне осталось 2-3 противотанковых ружья и чудом уцелевшие два 45-миллиметровых орудия. Командиры "сорокапяток" Астафьев и Пустовой успели подбить четыре танка. Стрелки бутылками с горючей смесью подбили еще три машины. Но противник продолжал наступать. Его танки обошли юго-восточные скаты высоты 108,8. Связи с полком не было. Батальон со всех сторон окружали гитлеровцы. На позициях рот начались ожесточенные рукопашные схватки. Командир 5-й роты Петренко сам лег за ручной пулемет, но был смертельно ранен. Этот рослый, молодой лейтенант умирал также спокойно и мужественно, как и сражался… Два взвода немцев окружило наблюдательный пункт батальона. Мы могли бы пробиться к ротам, но в это время тяжело ранило комиссара батальона В.Л.Умрихина. Передвигаться самостоятельно он не мог. Я не мог оставить своего боевого товарища и комиссара в беде и решил отстреливаться до конца, рассчитывая на помощь начальника штаба батальона старшего лейтенанта Иванова, на командиров подразделений и на счастливый случай... Вскоре два автоматных диска опустели. Чтобы не попасть в руки врага живым, я оставил два патрона в пистолете - для себя и Умрихина. Вдруг рядом раздался оглушительный взрыв. Перед глазами пошли круги, все затуманилось. Пришел в сознание уже в санроте… Мне рассказали, что комиссар Василий Леонтьевич Умрихин убит. Позже я узнал, что к 724 полку прорвалась 115-я Стрелковая Бригада и оставшийся личный состав полка - 271 человек был передан в эту бригаду, где стал 3-м батальоном. В боях в районе Орловки с 24 августа по 17 сентября 1942 года воины 724 стрелкового полка уничтожили 48 танков и более 2000 солдат и офицеров противника (Архив МО СССР, 315 сд. сказалиОп 484181, д.1, лл 2-3). https://iremember.ru/memoirs/pekhotintsi/turov-vladimir-semenovich/
После госпиталя я вернулась в 724-й стрелковый полк. Командир полка майор Скляров, от ранения у него рука не разгибалась. Начальник штаба старший лейтенант Сергей Овсневский. В санроте врач и я. Потом прибыли молодые врачи Ступаков Вася и Крошкин Жора. Прибыла 17-летняя ростовчанка Анечка очень красивая, застенчивая, она была санитаркой.
Меня направили фельдшером в 1-й батальон. Командир батальона старший лейтенант Кимлык, заместитель по строевой капитан Волоцкий Володя, начальник штаба старший лейтенант Гаврилюк А.С., командир П.Т.Ф. младший лейтенант Зинченко, только что окончивший артиллерийское училище. Батальон наш рассредоточился в балке. Сделали землянки для солдат, санчасти и штаба. Прислали санинструктора Тамару, с ней делали обходы подразделений, проводили беседы с бойцами на медицинские темы.
Наступила глубокая осень. Дули холодные ветры, то дождь, то мокрый снег. Грязь липкая, глинистая. В землянках холодно и сыро. Мы не могли дождаться, когда же поедем на фронт".
Наконец в ноябре 42-го погрузились на станции Лапшинская, и эшелон тронулся. Переехали через Волгу по какому-то мосту и ночью выгрузились на какой-то станции. Шли по левому берегу Волгу до Капустина Яра. Когда прошли несколько километров, увидели катера, которые стали нас переправлять на правый берег Волги. Теперь Сталинград остался справа. Наши дивизия находилась на Сталинградском Фронте, в составе 51-й Армии.
Шли день и ночь, почти без привалов, делать их негде было. Куда ни глянешь, расстилалась бесконечная степь с непроходимой грязью и лужами. В лицо хлестал ветер, со страшной силой швыряя колючий мокрый снег.
Шинели промокли до нитки, отяжелели, а ночью заморозки. Шинель так замерзала, что руки нельзя поднять, рукава совсем не гнулись. Ноги, промокшие от снега, воды, сапоги, отяжелевшие от грязи. Пить приходилось холодную, грязную воду из ямки, вдавленной копытом лошади. Раненная нога стала болеть, отекла. Я идти не могла, а на повозке сидеть холодно, да и лошадки усталые, еле тащили повозки с медикаментами и продовольствием. Мы выбивались из сил и спали на ходу. Нас предупреждали следить друг за другом, держаться за повозку или за руку кого-то. Сонные шагали и часто уходили в сторону, отставали, блудили. А ночи темные, холодная, бесконечная степь, запорошенная снегом, ни кустика, ни стога. Это были калмыцкие степи. Многие простудились, заболели гриппом, но идти нужно, и мы шли и шли, выбиваясь из сил.
В начале декабря 1942 года немцы сосредоточились в районе Котельникова. Немецкая авиация усиленно прикрывала этот район против наших частей. Немцы бросили сюда крупные танковые силы, которые находились в районе Котельникова и Тормосина.
Когда наш полк подошел к реке Мышкова, неожиданно послышался страшный гул моторов и лязг железа. Наш батальон только что вышел на возвышенность, немецкие танки нам навстречу. Никакого укрытия, только степь, запорошенная снегом, да стебли сухой травы. Танки с бешеным ревом прокружили, завязался напряженный бой.
В небольшой балке стояла единственная избушка, где я оборудовала санчасть. Санинструктор Сергеенко выносил с поля боя раненных бойцов. Я оказывала первую помощь и с помощью санитара укладывала в повозку в первую очередь тяжелораненых бойцов. Подразделения окопались, и трое суток шли бои, а мы, трое суток даже не присев, спасали раненых и отправляли в санроту. Руки в крови, негде и некогда их помыть, ноги отекли, глаза от бессонных ночей слипались. Враг рвался к Сталинграду, стягивая танки с других фронтов и бросая их в атаки против наших частей.
Запомнилось как в конце декабря 1942 года, когда мы продвигались вперед, нам навстречу шли плененные румынские полки. Румыны в высоких папахах, в коротких шинелях табачного цвета. Среди них немцы, которые при виде нас кричали: «Гитлеру капут!» Мы в ответ им кричали: «Капут, капут!»
А итальянская дивизия почти целиком замерзла. Зима выдалась морозная с метелями и буранами, и то тут то там попадались замерзшие солдаты. В разных позах, и стоя, и на коленях, и вниз головой, а иногда из снега торчали только одни ноги…
Наши части отражали бронетанковые части немецкого генерала Манштейна, который с большой силой рвался к Сталинграду на помощь 6-й Армии Паулюса, которую наши войска сжимали в кольцо. Нам очень часто приходилось встречаться с танками врага. Наши танковые части и немецкие шли в лобовые атаки. Однажды мы шли вперед, услышали лязг гусениц. Из кустов вынырнул танк с фашистским знаком и промчался мимо нас. Мы перепугались, думали, опять танковая атака. Отказывается, этот танк расстрелял все снаряды и блудил в наших тылах, стремился выскочить к своим. Мы успокоились и своей санротой двинулись дальше.
В районе Тормосин, Чумаково-Россошанок и Вифлянцево шли ожесточенные бои. Враг бросал большое количество танков. Здесь 363-й стрелковый полк потерял много личного состава, попали в окружение воины этого полка и часть медиков. Наши подразделения захватили узловую станцию Чир, где оказались огромные склады, эшелоны с продовольствием, подарки к Новому году, который немцы собирались отпраздновать. Наши их полуголыми застали врасплох, и они под огнем автоматчиков не знали, куда бежать. Зашли мы в огромную большую школу, в которой стоял немецкий штаб, а посреди огромного зала елка украшенная стоит. К ней подошел санинструктор Сергеенко и дотронулся, мгновенно взрыв, он рухнул на пол. Кто бы мог знать, что елка заминирована. Мне было очень жали расстаться навсегда с санинструктором Сергеенко, который в любой обстановке находил выход, был бесстрашный, честный, веселый, пел хорошо, житель из-под Курска. Я его звала «Соловушка». И осталось у него четверо детей, которых он очень любил…
А сколько было захвачено конфет, шоколада, галет и всяких продуктов. Этими сладостями мы угощали раненых и, отправляя в медсанбат, набивали им вещмешки галетами, конфетами, шоколадом.
В конце января части 62-й Армии соединились с 121-й Танковой Бригадой. А 2-го февраля 1943 года с группировкой врага было покончено. Это и были бои за Сталинград 315-й стрелковой дивизии.
Потом освобождали станции Верхне-Чирскую, Нижне-Чирскую, Верхне-Кундрюченскую и Нижне-Кундрюченскую, в которой немцы, отступая, зажгли элеватор с зерном. Пламя достигало высоты несколько сот метров, огненным заревом освещая всю станицу и за пределами ее.
Для пополнения санроты 362-го стрелкового полка, медики которого попали в окружение под станицей Чумаково-Россошанской и Вифлянцево, меня перевели в 362-й полк, который стоял в огромной станице Кременской. Старые однополчане меня встретили очень хорошо, Ворсина Ира, Сребро Нина, Казанцева Мария, Владимирова Аня, старший врач полка Капельман, врач Сорокина Н.Н. В этот же вечер из окружения вышел врач Аркуша А.И. и фельдшер Поляков Ваня, оба жутко уставшие, осунувшиеся. Наутро я пошла в батальон на передний край.
Отступая, враг укрепился в хуторе Маркина. Наш полк занял оборону на косогоре, от хутора на расстоянии полкилометра. Находиться в заснеженных окопах было нестерпимо. Очень холодно. Заснёшь, а озноб подбрасывает, как в лихорадке. Наутро разведка сообщила, немцы покинули хутор. Но ночью немцы, отступая, устроили зверскую расправу над жителями хутора. Мы увидели на площади страшное зрелище. В одной куче лежали убитые кошки, собаки, в другой – коровы и овцы, в третьей – дети и женщины…
Освобождали Шахты, Ново-Шахтинск, Ново-Павловку, в которой разбило аптеку и убило начальника аптеки прямым попаданием снаряда.
Враг бежал на запад, оставляя в каждом населенном пункте множество могил и крестов.
На реке Миуc наш полк занял село Русское. На окраине села в домиках мы развернули передовой отряд санроты. Домик был пуст. Аня Владимирова и Зоя Рубанник принесли солому, расстелили на пол, чтобы раненым было удобней лежать. Из бочки сделали стол, на который разложили медикаменты и перевязочный материал. Санитар повесил на крыше белый фаг с красным крестом, чтобы раненые, которые сами передвигаются, видели нашу санчасть. Но уже через некоторое время немцы обстреляли санчасть снарядами, и ночью мы сняли этот флаг. Со мной находились санинструктор Аня Владимирова, Нина Сребро, Зоя Рубанник и санитар с повозкой, а потом прибыла врач Сорокина.
Наши подразделения группами несколько раз ходили в атаку. Были раненые. Ранило в ногу санинструктора Нину Сребро, когда она выносила с поля боя раненого бойца. Тяжело ранило в обе ноги разрывной пулей командира роты Сашу Ломакина. Старшему лейтенанту Черевко П. осколком выбило зубы, когда он командовал батареей. В санчасть прибежал солдат, ничего не говорит. Я посмотрела и увидела, за маленьким язычком торчит пуля от пистолета. Пинцетом ее извлекла. Когда шли в атаку, он кричал «Ура!», и обессиленная пуля угодила в рот. Я его хотела отправить в медсанбат, но он, не говоря ни слова, опять убежал на передний край. Доставили в тяжелом состоянии раненого разведчика, капитана. Он подорвался на мине и был тяжело ранен с переломом обеих ног и множеством ранений мелкими осколками. Пока я обрабатывала раны, накладывала шины, бинтовала, он всё говорил, что у него двое детей, что он очень хочет жить и хочет увидеть день победы. Он лежал, с ног до головы забинтован. Но только я закончила бинтовать, завязала последний узелок, он умолк навсегда…
Ночью подошли тяжелые танки и рассредоточились недалеко от санроты. Враг это заметил. Наутро фашистские самолеты сделали налет и начали бомбить по танкам фугасными бомбами, после которых остаются воронки величиной с дом. Одна бомба была сброшена недалеко от санчасти. В это время, стоя на коленях, я перевязывала раненого в голову бойца, который сидел на полу.
От взрыва бомбы земля содрогнулась, домик тряхнуло. Раненые застонали. Волной воздуха выбило оконную раму и со свистом ворвались осколки, комья земли, смрад и пыль. Раненого, которого я перевязывала, убило осколком в голову. Он упал и не шелохнулся…
Я почувствовала удар в левое ухо, увидела, как по гимнастерке текла кровь и каплями стекала на пол. Осколком разодрало левое ухо. Врач Сорокина перевязала меня и отправила в санроту. Но от госпитализации я отказалась и находилась на лечении в санроте вместе с Ниной Сребро.
На реке Миус с боями заняли село Куйбышево. Село большое, природа живописная, но сама река очень узкая. На противоположной стороне высокий берег. Там находится враг. Нам видно немцев, как они носят какие-то ящики, ходят.
На окраине села наша санрота занимала несколько домиков. Мы тоже ходили в подразделения, на кухне снимать пробу почти свободно. Враг нас не трогал, так как потерял большое количество убитыми и умершими от тифа, по данным нашей разведки. Наш полк все время шел с боями, а пополнения не было, да и были случаи заболевания тифом. А поэтому, некоторое время царила тишина. Друг друга видели и не стреляли.
Под вечер неожиданно подкатила машина, замаскировалась в зарослях на окраине села. Это была агитмашина. Через усилитель из рупора неслась немецкая речь, слышимость которой на расстоянии до 2-х километров. Наши на немецком языке призывали немцев прекратить бессмысленную войну, сдаться в плен, уйти с нашей земли, ибо война уже проиграна. После для фрицев прокрутили песню «Катюша» и «Рио-Рита». Они очень любили эти мелодии. В это время через реку Миус, в расположение врага пошла наша разведка. Было задание взять «языка».
Командир полковой разведки старший лейтенант Вася Шутов, отважный умный разведчик. Всегда выполнял задание и возвращался без потерь личного состава. Немцы его страшно боялись. В тылу врага о нем ходили легенды, и где оборону занимал наш полк, фрицы всегда были начеку и звали его «Шут». С ним всегда рядом смелый разведчик, молодой ефрейтор Володя Андреев. И пока агитмашина проигрывала песни, а немцы, развесив уши, слушали, наши разведчики в это время переправились через Миус.
В расположении врага бесшумно сняли часового, ворвались в землянку, там находился немецкий офицер. Он полулежал в забытьи и слушал «Катюшу». Разведчики его обезоружили, заткнули рот, тихо утащили к Миусу и переправились незамеченными.
После подкатили наши «Катюши» и те со страшным свистом и шумом начали метать огненные мины, которые падали в расположение врага шахматным порядком и всё сжигали.
«Языка» привели в штаб полка. Начальник штаба полка капитан Брынзов пригласил нас посмотреть фрица. Он имел чин офицера. Наглый, отъявленный эсэсовец с длинной шеей и двухметровым ростом. На пальце руки – эсэсовский перстень из серебра, на перстне изображен череп с костями в зубах.
После этого враг обозлился и стал простреливать все улицы трассирующими пулями и снарядами. Появились раненые.
Убило санинструктора Клару Дементьеву… Ее похоронили за домом санроты в огороде. При артобстреле тяжело ранило в живот осколком фельдшера Уманскую Таню. В медсанбате она умерла на руках у Жени Акимовой-Даманской. Уманскую мы привезли в село для похорон. Я сделала боевой листок, посвященный Тане. Поздно вечером при свете луны мы ее похоронили рядом с Кларой. Не стало у нас веселой, стройной, как березка, Клары и маленькой большеглазой Тани... (По данным https://obd-memorial.ru фельдшер 362-го стрелкового полка лейтенант медслужбы Уманская Этя Борисовна 1919 г.р. погибла 15.3.1943 г.)
А наутро немцы опять начали артобстрел снарядами по нашим домикам, и первый же снаряд попал в могилу Тани и Клары. От могилы ничего не осталось, кроме глубокой ямы…
Заболели тифом фельдшера Поляков Ваня, Ядикин Коля и врач Аркуша А.И. Сорокину Н.Н. откомандировали в медсанбат. Из медиков осталась я одна и санинструкторы Ходакова, Владимирова, Казанцева, а Нина Сребро еще лежала после ранения.
Было затишье. В домике на нарах лежали раненые и больные тифом, которые стонали от боли.
По возвращению повозки из медсанбата я должна была эвакуировать раненых и больных только ночью, т.к. днем немцы обстреливали дорогу. Наступила ночь. Горела гильза от снаряда, тусклым светом освещая нары и потолок. На столе лежал трофейный миниатюрный пистолетик, который на расстоянии двух метров не простреливает шубу, и шприц полуграммовый в бархатной коробочке. Эти трофеи были взяты у немцев, которые носили при себе на случай, если попадут в плен, чтобы уничтожить себя. Я чистила кольца эсэсовские о шинель и их рассматривала. Дверь скрипнула, зашел командир полка Ф.К.Передришко и сказал: «Храни эти трофеи, после войны сдашь в музей», и предупредил меня о том, что возможно пойдем в наступление, и я должна всё подготовить и справиться со всем, что предстояло делать в бою, т.к. почти все медики вышли из строя.
Затарахтела повозка. Дусю Худакову и Казанцеву Марину повезли в медсанбат.
Глубокой ночью я почувствовала озноб, поднялась высокая температура. А чуть начало светать, я пошла в подразделения снимать пробу с пищи. Когда перебегала улицу, застрочил пулемет, и, как утки, красивыми разными цветами полетели трассирующие пули и ударялись об угол дома. От угла отлетел осколок пули и щемящей болью вонзился в спину. К обеду поднялась температура до 40 градусов, болела голова. К ранению прибавился грипп и тиф. Не ожидая вечера, меня повезли в медсанбат. По дороге немцы нас обстреливали снарядами, но проскочили благополучно.
Мне было очень тяжело, а осколок, как раскаленный уголь, жег рану. В медсанбате я увидела лежавшего на соседней койке фельдшера Языкина, который через час умер на моих глазах от тифа...
Я не могла ни ходить, ни сидеть. После меня вынесли в огромную палатку и положили у двери, т.к. палатка была заполнена ранеными и больными. Мы лежали на соломе. Ночью пошел ливневый дождь, и лавина воды оказалась под нами. У меня разболелись ноги, спина, голова. Ночью куда-то ушла медсестра. Я ползком добралась до шкафа с медикаментами, взяла шприц из стерилизатора, сделала себе обезболивающий укол и через короткое время заснула крепким сном.
Когда утром проснулась, возле меня стояла на коленях санинструктор Машенька и очень плакала, думала, что я умираю. Раньше она служила в моем санвзводе, а потом ее перевели в медсанбат учиться на лаборантку. На следующий день меня увезли в госпиталь в тяжелом состоянии, т.к. к ранению, тифу и гриппу прибавилось еще и воспаление легких. Вот так я второй раз встретилась с городом Шахты. В госпитале четверо суток находилась в бессознательном состоянии.
Нас, тяжелораненых и больных, эвакуировали в глубокий тыл. Ехали долго, покачиваясь на нарах товарных вагонов. Хоть я находилась в тяжелом состоянии, но ради любопытства поднимала голову и смотрела в маленькое окошко и думала, где же мы едем.
Бесконечная степь напоминала о страшных жестоких боях, истерзана снарядами, бомбами, изрыта окопами, противотанковыми рвами. А сколько подбитых танков, пушек, машин, самолетов, которые, обожженные, покалеченные, остались в бесконечной сталинградской степи…
Женщины, дети, старики группами и в одиночку, с котомками, узлами, тележками, нагруженными скарбом, возвращались в родной Сталинград. Подъезжая к вокзалу, я увидела Сталинград обожженным, вздыбившимся руинами, разрушенным. Здания похожи на скелеты с черными глазницами окон. Положили в госпиталь в Сарепту, в район Красноармейск, три километра от Сталинграда.
(...)
Освобождали немецкие колонии Маринау, Унтердорф, Розенталь и другие. Царица Екатерина в бытность своего царствования из Германии завезла в Таврию на поселение немцев. С тех давних пор немцы проживали на этих землях. Домики в колониях все стандартные и построены по немецкому стилю.
Гитлеровцы, отступая, бросали разбитые нашей авиацией танки, пушки, санитарные машины с медикаментами, а в поселке – сотни могил и крестов с касками, но и крепко сопротивлялись. В одном маленьком поселке мы сделали привал. Неподалеку дымила кухня, варился ужин. Мишка жевал жвачку. Вдруг тишину нарушил свист и грохот снарядов. Мы ушли в укрытие, а Мишка и кухня были хорошей мишенью для врага. Прямым попаданием снаряда разнесло кухню, убило повара, а Мишку ранило осколком в живот. Мимо меня со свистом пролетел огромный осколок и вонзился в руку Вани Полякова.
Рану обработали, перевязали и отправили в медсанбат. А Мишка, распластавшись, лежал на боку, только изредка поднимал голову. Из глаз капали крупные слезы. До этого я никогда не видела, чтобы плакали животные. Вечером Мишка умер…
В ноябре 1943 года наша дивизия подошла к Крыму. Когда приближались к Турецкому валу, на поле боя увидели много убитых лошадей. Здесь кавалерийский корпус под командованием генерала Кириченко гнал фашистов за пределы Турецкого вала.
Санрота расположилась в нескольких километрах от переднего края в поселке Красный Чебан в огромных дощатых бараках. Наши подразделения штурмовали Турецкий вал, пытаясь прорваться в крепость. Были раненые и убитые. На нейтральной полосе ранило разведчика Андреева Володю. Санинструктор Неля Ижицкая поползла к нему для оказания медпомощи. Вражеский пулемет строчил, обливая ее свинцом, но она ползла, цель достигнута, вот и раненый. Начала перевязывать раны, но фашистская пуля ее сразила, и она погибла с бинтом в руках… Долго их не удавалось вытащить из зоны. Только начинали наши выползать в расположение зоны, появлялся гулкий треск пулеметных очередей. Однажды саперы из подразделения капитана Жоры Подгородецкого ночью под страшным обстрелом вынесли тела Нели и Володи. Володю и Нелю похоронили на Перекопской земле. Не стало у нас бесстрашного вихрастого Володи. Не стало у нас самой жизнерадостной веселой, красивой белорусской девушки Нели Ижицкой… (По данным https://obd-memorial.ru санитарка 362-го полка рядовой Ижицкая Нелли Дмитриевна 1922 г.р. погибла в бою 16.4.44 и похоронена на северо-восточной окраине дер.Меки-Эли Бахчисарайского района).
Санроту беспощадно обстреливали снарядами. После того как прямым попаданием разнесло один барак, в котором находилось разное имущество, рота покинула эти бараки и приблизилась к батальонам. Весь полк находился в подземелье. Мы тоже там оборудовали землянки для санчасти, рядового состава и комсостава.
Наступила зима, неласковая, жестокая. Осадки то в виде густого моросящего тумана, то снега, то дождя. Однажды снегопад продолжался несколько дней. Снег валил и валил большими хлопьями. Морозные ночи сковали мокрый снег, который доходил до 70 сантиметров, чего никогда в Крыму не случалось.
Завалило землянки, окопы. Когда пригрело солнце, снег стаял. В землянках и окопах оказалось много водя. Валом пошли простудные заболевания у личного состава, ознобления рук, ног, и нам пришлось много работать.
Нас три командира санвзвода. Я, Ваня Поляков и Женя Акимова (Даманская). В моем санвзводе служили грамотные, отважные санинструктора Сурменко Рая, Сребро Нина, Владимирова Аня и ездовой санитар. Каждый санвзвод посменно дежурил на передовой позиции. Вечером, когда темнело, мы выползали в батальоны и подразделения, проводили беседы с личным составом на медицинские темы, как оказать помощь товарищу при ранении, отморожении, на марше.
Мы с нетерпением ждали наступления нашего полка, хотелось поскорее покинуть надоевшее подземелье.
Днем нельзя было высунуться из окна. Кто делал неосторожность – снимал снайпер. Начальник артиллерии полка капитан Вилков Ваня вышел из землянки и пошел навестить вверенную ему артиллерию. Только прошел несколько метров, и снайпер его снял. Тяжелораненого, его вытащила на плащ-палатке санинструктор Нина Сребро. Сразу на повозке отправили в медсанбат, но 10-го марта он умер... (По данным https://obd-memorial.ru начальник артиллерии 362-го полка капитан Вилков Иван Николаевич 1920 г.р. скончался от ран 10.3.44 г.)
Похоронили его недалеко от Перекопа в селе Константиновка. Как ветерану и любимцу полка, сделали хороший памятник, и часть личного состава выезжала на похороны.
Чтобы удержать Крым, враг укрепил Перекопские, Чонгарские, Ишуньские, Сивашские переходы. Опоясал Крым инженерными сооружениями, заминировал проходы. На протяжении 12 километров – от Перекопа до Ишуни сплошные траншеи с ходами сообщения, блиндажами, укрытиями, проволочными заграждениями, дзотами и дотами.
Подготовка к наступлению проводилась днем и ночью. Много поработали артиллеристы, пехотинцы, саперы, чтобы вскрыть систему обороны и огневые средства врага.
Воины обучались наступать за огневым валом артиллерии совместно с танками и при поддержке авиации, учились штурмовать доты и дзоты, преодолевать заграждения и минные поля. Мы, медики, под руководством врача Аркуши А.И. тоже готовились к наступлению. Из медсанбата завезли большое количество медикаментов, перевязочного материала, инструмента, шин, носилок, санитарных сумок. Врач Аркуша объяснил задачи каждого санвзвода, где и когда должны находиться во время наступления.
Ночью вдруг услышали со стороны врага какой-то раздирающий звук, даже стало как-то противно его слушать. Мы не знали, что такое там происходит. Бывалые воины объяснили нам, что немцы так проводят психическую атаку.
7-го апреля 44 года был получен боевой приказ о штурме Перекопских и Ишуньских укреплений врага.
Вечером выстроили полк, командир полка полковник Передриенко произнес трогательную речь, а после весь личный состав, который мог находиться в этот момент, стоя на коленях, давал клятву Родине-партии драться с врагом, освободить Крым от врага, не отступить ни шагу назад. Мы все в один голос повторили эту клятву, а после по одному подходили и, стоя на одном колене, целовали знамя полка.
В ночь на 8-е апреля по траншеям и ходам сообщений за Турецким валом полк выдвигался на исходные позиции.Я получила приказ со своим санвзводом приблизиться к батальонам и развернуть передовой отряд санроты.
Утром началась мощная артиллерийская подготовка из всех видов орудий в сочетании с массированными ударами авиации. А через два часа наша пехота и танки двинулись на штурм.
Страшный грохот артиллерии, лязг танков, пороховой дым, столб грязного песка, ничего не видно, засыпало глаза, дышать тяжело от пыли и порохового запаха.
Появились раненые, их выносили с поля боя санинструктора, а с легкими ранениями сами подходили. Я им делала перевязки, подбинтовки и отправляла в санроту. От нас, медиков, зависела жизнь раненых воинов.
Страшный и ожесточенный бой. Только ночью наступило затишье. Мы, грязные, окровавленные, уставшие, не успели отдохнуть, как на рассвете опять бои возобновились. Полк наш продвигался медленно, так как противник яростно сопротивлялся.
И все-таки мы отбросили врага от Турецкого вала и с тяжелыми боями овладели городом Армянском.
Ожесточенные бои шли в долине Бельбек, в переводе на русский язык «Долина смерти». Наши подразделения находились в долине, а немцы – на возвышенности гор.
Последние дни апреля выдались теплыми. Крымские сады в праздничном убранстве, не верилось, что идет война. Но о ней напоминали снаряды, прилетавшие из Севастополя.
Только что мечтавший о встрече со своими родными после победы, которые находились в оккупированном Чернигове, о мирной жизни, о любимой профессии, был смертельно ранен начальник артиллерии полка капитан Чернюгов. Его похоронили в долине Бельбек возле водопада под кронами развесистой чинары. (По данным https://obd-memorial.ru командир батареи 362-го полка старший лейтенант Чернюгов Андрей Михеевич 1904 г.р. погиб в бою 9.5.44 г).
Санвзвод находился в расположении батальонов, его мы развернули у крутой горы под навесом огромного камня, где укрывались от артобстрела. Санитар с санитарной повозкой находился чуть ниже, за огромными глыбами камней. От нашего «камня-санвзвода» и выше склон крутой горы украшал мелкий низкий кустарник, жасмин, листья разной травы, белые ландыши и огненные тюльпаны. Опьяняющий запах жасмина и цветов манил подняться на скалу и нарвать цветов. Молодость есть молодость.
Поднялась на возвышенность, где проходила железнодорожная линия, сорвала несколько тюльпанов, и неожиданно пролетел со свистом снаряд, другой, который с грохотом разрывались, гул разносился по долине. Командир полка, увидев меня на скале, приказал сойти. Тут же проходили мимо начхим Трифонов Митя, комсорг полка Коля и начальник артиллерии полка капитан Черевко. Меня они тоже попросили сойти, а на обратном пути пообещали принести букет цветов.
Через несколько минут прибежал взволнованный запыхавшийся комсорг Коля и крикнул: «Черевко Петя ранен!» Санинструктора Казанцева Мария, Сребро Нина, Латка Лена взяли носилки, сумки и только вышли из-под навеса камня, – без свиста грохнул снаряд, камень отвалился. Пыль, запах пороха, свист осколков. Поднялись и видим, в двух метрах от нас лежит колесо от повозки, а другое катится под склон долины. Повозку разнесло, лошадь и санитара убило…
Черевко лежал бледный, как пораженный электрическим током. Его снял снайпер. Пуля прошла через все легкие с правого плеча до левого. Повозки нет, поэтому в санроту его унесли на носилках.
Гитлеровцы, напрягая последние усилия, пытались огнем и контратаками не допустить прорыва наших войск на этом опасном для них направлении. Но наши части стремились к Севастополю.
Одновременно ударило несколько сот орудий. Послышался гул моторов. Небо наполнилось советскими бомбардировщиками, штурмовиками и истребителями. И пошло!
Солнечный день потемнел от порохового дыма и пыли. Пушки, минометы и «катюши» извергли потоки смертоносного огня, сверху падала лавина бомб. Дым густыми черными тучами сползал с Сапун-Горы и катился в Инкермановскую долину. Но сквозь него видны огромные головастые реактивные снаряды, которые мы назвали ласкательно «Грозными Иванами» или «Ванюшами». Вот они и глушили фашистов, как рыбу в воде.
Отгремела артподготовка. Взвились ракеты возвестить сигнал атаки. Наши воины ползли в гору, но уцелевшие фашистские точки охали, заговорили пулеметы.
Появились раненые. Наша задача была приблизить медицинскую помощь раненым и выносить их с поля боя с оружием. Санинструктор Рая Сурменко всегда находилась на переднем крае. Маленькая, худенькая, всегда улыбающаяся, с большой санитарной сумкой, обязательно набитой до отказа бинтами и пакетами. Ныряла в самое пекло и выносила с поля боя раненых. Мы всегда свой санвзвод располагали вблизи батальонов где-нибудь в блиндаже, окопе или траншее, чтоб раненые находились в укрытии. Оказывали им доврачебную помощь и сразу же передавали в полковую санроту. Там оказывала раненым помощь врач Сорокина с фельдшерами, санинструкторами и санитарами. Проводили перевязки, фиксировали шины на переломы рук, ног, обрабатывали раны, вводили противостолбнячную сыворотку, на каждого раненого выписывали карточку передового района, в котором указывали, какие ранения, чем и куда ранило, что сделано, и какие уколы обезболивающие введены. Карточку эту вкладывали в карман раненому. Тяжелораненых осторожно перекладывали в повозку, укрывали и немедленно отправляли в медсанбат, где им оказывали операционную помощь хирурги доктор Воробьев и Вера Иосифовна Ижик (Пономарева), которые день и ночь стояли у операционного стола, самоотверженно боролись за жизнь каждого бойца.
Наши бойцы, идя в бой, всегда были уверены в том, что в любых условиях, как бы тяжела ни была обстановка, в случае ранения или контузии они будут вынесены с поля боя и немедленно получат медицинскую помощь.
К исходу 7-го мая в результате упорных боев наши подразделения одолели главную оборону противника и вышли на Сапун-гору. Мы радовались, что Крым почти освобожден от врагов, но враг еще огрызался, с кораблей швырял снаряды.
Вновь назначенный начальник артиллерии полка капитан находился вместе с нами, когда объявили привал на обед. Вдруг неподалеку неожиданно хряпнул снаряд. Капитан упал, уронив ложку и хлеб. Смертельно ранен осколком в голову... Похоронили его на Сапун-горе.
Начальником артиллерии полка назначили капитана Зинченко, с которым мы служили вместе в 1942 году в 724-м стрелковом полку в 1-м батальоне, и вот через два года – встреча. Он возмужал, раздался в плечах, на смуглом лице улыбались красивые голубые глаза, а чуб волнистый, очень выгоревший от солнца торчал из-под фуражки. Его богатырскую грудь украшали ордена и медали.
А через два дня его тяжело ранило. Осколком оторвало правую ногу. В медсанбате пришлось ампутировать, т.к. она держалась на одном кусочке кожи.
9-го мая Севастополь был освобожден, и над городом реяло Красное Знамя.
Вот и море перед нами. Северная бухта окутана смрадом нефти и пороха, набережная с крутыми ступеньками и катакомбы с черными входами.
А враг еще упорно сопротивлялся на Херсонесском мысе. Обстреливал Северную бухту. Командир полка приказал нам не переправляться через Северную бухту, а сидеть в катакомбах, ибо там справятся санвзводы батальонов.
Только он исчез, мы – в лодки. Переправлялись на дырявых понтонных лодках. Одни гребли руками, а другие вычерпывали воду. Выгрузились на переднем крае в расположении 1-го батальона, который находился на каком-то кладбище. Враг беспрерывно обстреливал снарядами. Взрывы выворачивали землю кусками, со свистом и грохотом разлетались памятники, надгробные плиты, склепы. Пыль, песок, дым пороха застилали глаза.
Я и фельдшер батальона Коля Белобородов организовали санчасть в гробнице. Наш санвзвод и санвзвод батальона вынесли и спасли много раненых и контуженых бойцов. (...)
Гитлеровцы пытались морем вывезти остатки своих войск в Румынию. Но транспорт врага был потоплен нашим флотом и авиацией, и 12 мая бои на мысе Херсонес закончились.
Нам всем была объявлена благодарность от Верховного Главнокомандующего за прорыв на Перекопе и за освобождение Севастополя.
За бои по освобождению Крыма меня наградили высокой правительственной наградой – орденом «Красной Звезды». (фото №11)
Из моего санвзвода санинструктора были награждены правительственными наградами. Рая Сурменко – медалью «За боевые заслуги» и «За отвагу» и орденом «Красной Звезды». Нина Сребро – орденом «Красной Звезды» и медалями, Мария Казанцева – медалями.
Трудные дороги войны. Пыльные и снежные, размокшие от осенних дождей и распутицы, но все они вели к Победе. Шли долгие четыре года и не все вернулись с этих дорог…
