3559
Гражданские

Алексеева (Бровкина) Валентина Ивановна

Я, Алексеева (Бровкина) Валентина Ивановна родилась в Ленинграде десятого сентября 1938 года. Три годика мне было. До войны мы жили в Зимином переулке, в двухкомнатной коммунальной квартире. Это недалеко от Кировского завода, на котором токарем работал мой отец. Папу звали Иван Ильич, сразу после начала войны он ушел добровольцем и пропал без вести. Маму звали Елена Трофимовна. Я была единственным ребёнком в семье. В 1941 году садик, в который я ходила, эвакуировали. Помню, мы ехали в поезде, и когда слышали шум летящего самолёта, прятались под лавки. Почему-то родителей не предупредили, когда мама пришла за мной в садик, ей сказали, что детей забрали и увезли, не сообщив даже куда. Она поехала, кажется, на Московский вокзал и там читали огромные списки - кого и куда увезли. Читали пофамильно кого куда, кого куда. Я оказалась в самом конце списка. Представляете сколько она там сидела и переживала пока не дошла очередь до меня. Она, конечно, сразу собралась и поехала ко мне на Урал. Я не помню где на Урале мы жили. Помню только, что поселили нас в дом к семье, в которой было двое детей. Встретили нас не радушно, но и без злобы, нормально приняли. Мама устроилась работать уборщицей в детский садик. Жили впроголодь, мама из садика приносила картофельную кожуру и мы её варили. Помню, ложась спать я думала - как было бы хорошо, еслибы я проснулась и у меня на столе лежал хлебушек.

Так я мечтала. Мы с мамой жили на палатях. Знаете, такие палати наверху, из досок сложенные. А хозяева внизу жили. Помню, кошка а около неё цыплята, и она их не трогала. Помню жила галка, и когда мы садились за стол, она тоже садилась на стол и клевала вместе с нами, а потом её ворон унёс.Ещё помню такое: с пролетавших самолётов нам бросали банки американских консервов и какую-то одежду. Мы подбирали и несли домой. Не знаю, что вот это такое было. Хозяйские дети были примерно моего возраста. Мы играли, в основном, в войну, бегали с палками. У меня были игрушки куколки, сшитые мамой из лоскутов, оловянные солдатики, которые у меня уже в Ленинграде украли. Зимой катались с горки, вместо санок скатывались на замёрзших лепёхах конского навоза. Вот такие детские мелочи помню. Однажды мама топила печку, подбрасывала дрова, в это время приходит почтальон и даёт ей извещение, что её муж Бровкин Иван Ильич пропал без вести. Ой, я сейчас говорю, а у меня волосы дыбом. Она прочитала и просто онемела, она окаменела, у неё ни одной слезинки не было. Нисколечко она не плакала, ничего. Я так догадываюсь, что она потихоньку одна плакала, а вначале она попросту окаменела, что он без вести пропал. Я очень жалею, что не осталось писем отца. Помню было такое очень хорошее письмо, можно сказать патриотическое, относившееся ко мне.Ччто я буду бороться за тебя, чтобы ты была счастливаи всё прочее. Но не осталось ничего, мама всё разорвала, чего-то она боялась, время такое было. После гибели отца мама совершенно замкнулась, ни с кем не разговаривала. (По данным ОБД «Мемориал» Бровкин И. И. 1912 г. р., уроженец Ярославской обл. Призван Кировским РВК г. Ленинграда в Народное Ополчение 04.07.1941 г. Пропал без вести в августе 1941 г. Жена Елена Трофимовна Свердловская обл., Пышмянский район, Баровлячевский с/с. Д. Налимово)

Помню, как узнала о Победе. Одна женщина ездила в город и вернувшись, очень-очень весёлая, кричала: «Победа! Победа!» Она шла туда-сюда, в сторону, от счастья пьяная или угостили её. Наверно от счастья. Вскоре нас вызвал мамин брат и в том же 1945 году мы вернулись в Ленинград. Нас приютила родственница, пока мама не устроилась на работу и не получила общежитие. И потом я пошла в школу. Уже здесь я ходила к сестре на Балтийскую, там работали пленные немцы. Помню, что мы им хлеб носили. Представляете? Хотя мы и сами очень скудно питались, очень скудно.

Интервью: А. Чупров
Лит. обработка: О. Ястребова

Рекомендуем

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Воспоминания

Решили плыть на ту сторону. Разделились я и Седов третий остался на берегу с одеждой и оружием, Волга в этом месте неширокая метров 50 зашли в воду когда ракета погасла и поплыли, взвилась ракета плывем, видать берег и вроде что-то плавает у берега, подплываем ракета погасла, смотрим это у берега плавают трупы нашего брата становится страшно. Взлетает ракета и нам видно стоит лодка подплываем она на половину с водой, тихонько оттаскиваем не вылезая с воды, одни головы торчат. В таком виде нам ее не переправить, иду к берегу снимаю две каски с убитых и начинаем тихонько отливать воду, когда погаснет ракета. Большую часть воды отлили, и отплываем, толкая лодку поочередно, кое как перетолкали когда ноги достали дна подтащили к берегу. Наш товарищ начал отливать воду и видимо, мы увлеклись ракета осветила Волгу и произошел взрыв снаряда.

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!