Барабанов Николай Иванович

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ. Родился 17 февраля 1926 года в селе Черепяны Черепянского сельсовета Лебединского района Рязанской (ныне - на территории Липецкой) области. До войны окончил 4 класса средней школы. В 1940 г. поступил в 9-е ремесленное училище в Москве, которое окончил в 1942 г. В ряды Красной Армии призван 17 февраля 1943 г. Асбестовским райвоенкоматом Свердловской области. С марта 1943 г. по май 1945 г. воевал в составе 85-й гвардейской танковой бригады в качестве заряжающего танка Т-34 и КВ. Имеет тяжелое ранение правого глаза и контузию обеих глаз. Уволился из рядов Вооруженных Сил СССР 11 марта 1950 г. Награжден медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг". После демобилизации жил в Эстонии, 44 года отработал на шахте "Ахтме" в городе Кохтла-Ярве.

И.Вершинин. Для начала, Николай Иванович, расскажите о вашем довоенном детстве и юности. Где родились, учились, работали?

Н.Барабанов. Я родом из Липецкой области. Был там когда-то такой город Лебедянь. Наверное, слышали что-то про него? Так вот совсем недалеко от него, в селе Черепяны, я родился в 1926 году. Когда мне было двенадцать лет, я остался сиротой: отец с матерью умерли в голодный год. До 1940 года я жил и скитался в деревне: пас колхозных лошадей, был скакуном. Короче говоря, как говорили тогда на Дону, был заядлым казаком. В общем, все это время колхоз меня воспитывал.

И.Вершинин. Семья до того, как вы осиротели, большая была? Чем занимались ваши родители?

Н.Барабанов. У меня были брат и сестра - двойняшки, они последними умерли. Мать моя, Варвара Михайловна, в доме постоянной домохозяйкой была. Отец хотя и был каменщиком-печником, чтобы семью прокормить, все время в Москву на заработки ездил или, как в то время говорили, халтурил, - в деревне ведь работы не было никакой. Дома у нас было небольшое хозяйство, имелись лошадь и коровенка. Но потом началась коллективизация. В 1935 году отцу сказали: "Тебе надо вступить в колхоз". Отец вступать в колхоз не захотел, сказал: "Ну зачем? Мне надо семью кормить". А тогда что можно было заработать в колхозе? Там ведь только одни трудодни выписывали, все были нищими. В общем, от вступления в колхоз отец отказался. Тогда его за это начали преследовать. Однажды к нам домой приехали с тележкой из района работники ОГПУ, привязали за рога нашу корову и повели. Мать закричала: "Дайте нам хоть подоить корову".. Детей все-таки много было. Но они даже и не стали с нами разговаривать. Отец потом окончательно вернулся из Москвы, стал кое-чем заниматься и дом обустраивать. Но через какое-то время начался страшный голод. Отец начал потихоньку пухнуть и умер. Через несколько недель после него умерла и мать. И остался я сиротой.

И.Вершинин. Как местное население относилось к проводимой коллективизации?

Н.Барабанов. Плохо и достаточно враждебно относилось. Ну взять хотя бы нашу семью. Пока жили на единоличном хозяйстве, то, что хотели, то и имели. У нас лошаденка и корова были. Как только образовались колхозы, их забрали за неуплату налогов. А налоги за все нужно было платить немалые, даже за шерсть.

И.Вершинин. Где вас после смерти родителей определили жить?

Н.Барабанов. А я свободно жил в доме родителей. Он, наверное, и сейчас до сих пор так там и стоит. Когда я в 1950 году демобилизовался и жил уже в Эстонии, поехал в отпуск к себе на родину. Наш кирпичный дом так там и стоял. Правда, там сделали уже конюшню, в общем, лошадей содержали. Председатели там менялись часто. Я начал разбираться: как же так? А председатель мне сказал: "Приедешь, захочешь жить в деревне, - разберешься". Но я так и не поехал туда, не стал возвращаться. Так и не знаю, куда этот дом делся? Кому он достался? Так вот, тогда я там с лошадьми жил, картошку с ними мороженую ел. Голод был такой, что страшно становилось. В деревне я окончил школу-четырехлетку. А потом в 1940 году в Москве организовалось 9-е ремесленное училище. Располагалось оно недалеко от парка в Сокольниках. И вот колхоз, поскольку он был моим опекуном, направил меня туда учиться. Помню, председатель колхоза одел меня: выдал куртку, ботинки, все, как и полагается. До этого я ведь ходил по деревне почти голым, босиком. Там я учился до начала войны. И закончл это училище уже во время войны со специальностью "слесарь-инструментальщик".

И.Вершинин. Было ли перед войной предчувствие, что вот-вот случится нападение?

Н.Барабанов. Да не было ничего такого. Каждый день мы вставали, шли на физзарядку, потом становились к станкам. И никто нам ни о чем таком не докладывал, даже не догадывались.

И.Вершинин. А как начиналась для вас война?

Н.Барабанов. Общежитие нашего училища располагалось на окраине Москвы в Богородском. А у самого здания, знаешь, стоял круглый радио репродуктор такой. И вдруг 22 июня 1941 года в 4 часа по нему объявили: немцы вероломно без всякого объявления напали на нашу страну, и уже начали наступать со стороны Белоруссии около Бретской крепости, Минска. Для нас эта новость была внезапной. А потом что запомнилось? У нас в Сокольниках, где находилось училище, был большой рынок. Он еще огородским назывался. Там продавали самые разные продукты. Так вот, однажды ночью немец так сильно его бомбил, что кругом развевалось пламя и грохотали взрывы. А утром нас где-то в 5 часов (точного времени не знаю, часов тогда никто не носил, - это сейчас все стали богатые), как обычно, повели на физзарядку. Но какая там могла быть физзарядка после бомбежки? И мы кинулись на этот пепелище. Что там творилось! Много киосков погорело, даже собаки, которые были в охране, погорели. Кругом валялись еще плитки от кафельного пола. А мы на пепелище искали мелкие деньги. В киосках много же продавали тогда. И нам интересно было их собирать, можно было потратиться на конфеты, на сигареты, потому что кто-то из нас уже и курил, можно было и еще чего-то другого купить. После объявления войны мы прозанимались в училище месяц. А потом начали нас готовить к эвакуации. В результате училище было эвакуировано полностью в Свердловскую область, в город Асбест.

И.Вершинин. А как проходила у вас эвакуация?

Н.Барабанов. Тяжелая была эвакуация. Нас везли и на поезде, и на пароходе, в общем, с такими разными пересадками. И вот привезли наше училище в лес, в тайгу. Мы начали строить временные бараки для жилья. Рядом как раз находилась пилорама. Бараки эти мы строили длинными, с большими корпусами, а между ними засыпали опилки. Кстати, в Ахтме, где я сейчас живу, раньше тоже полно таких же бараков было. Они строились военнопленными немцами. Так их куча была, они делились на первую зону, потом - вторую зону. А вскоре после этого нас стали посылать на строительство и восстановление военных заводов. Мы же учились на слесарей-инструментальщиков. Но у нас там и мастера работали. Это в училище как за практику засчитывалось. Помню, работал на компрессе, на кнопках каких-то... В это же время нас готовили в армию и проводили военную подготовку, но при этом как бы на самообучении находились. У нас были деревянные винтовки. Мы из них стреляли, потом, учились бросать разные гранаты: там, противотанковые, металлические. Обучались также и штыковому бою - прямо на поле боя ставили макеты, которые были сделаны из нижнего мата, и мы их тренировались колоть: допустим, короткими или длинными ударами. Ну а потом меня, когда все это обучение закончилось, призвали в армию.

И.Вершинин. Когда именно вас призвали в армию? С чего начиналась ваша военная служба? Долго ли вы там прибыли до фронта?

Н.Барабанов. Призвали меня в армию как раз в день рождения - 17 февраля 1943 года. Интересно, что у меня такое совпадение еще один раз было: 17 февраля мой танк подорвался. Но это было потом. А служить я начал в саперных войсках. Служба была строгая. Командирам слова лишнего нельзя было сказать. Дело было зимой. Нас водили в лесную тайгу на разминирование. Ставились деревянные или набитые песком учебные мины. Они как бы считались противотанковыми и весили 10 килограммов. Вместе с нами шел командир взвода, у которого в руках была схема: как и где расположены минные поля, как эти мины найти. Так вот, пока не найдем последнюю мину, нас на обед не пускали. Строго все было! Нас и по строевой постоянно гоняли, не было тебе абсолютно никакого отдыха. Мы как бы маршевой ротой считались.

Пока проходили обучение, еще и голод постоянно испытывали. Но я к этому голоду как-то в армии привык. Помню, к нам на воинском вагоне не раз привозили мороженую картошку. Командир взвода или даже командир роты, я не помню точно сейчас, посылал нас отдолбить ломом эту картошку, чтобы ее извлечь и доставить на кухню. Мы эти картошины отделяли друг от друга, а потом их клали в специальную машину, которая их же и общипывала. Так из-за этой картошки я чуть было не угодил в штрафную роту. Ну а как дело вышло? Мы разгружали-разгружали вагоны. А кушать-то очень хотелось! Я взял да и несколько картошин положил к себе в карманы. Так, кстати, сделал не только я один. Ну и все, пришел на место, там все тихо и спокойно. А у нас в казарме было печное отопление, - коридоры все-таки длинными были. Так вот, мы, несколько солдат, положили свои картошины на круглую печку-буржуйку. Все же хотели есть! И в этот момент к нам заявился старшина. Он сразу учуял запах печеной картошки и сразу спросил: "Кто посадил картошку? Кто печет?" Все замолчали. Он начал допытываться, спрашивать меня. А я подумал: не скажу - он сможет наряд влепить. И ответил ему: "Ну я". И меня после этого как взяли да и в особый отдел вызвали. Этот особист дал мне в руки карабин и сказал: вот так, как в себя стреляешь, держи. А сам сидит за столом. Потом спрашивает: "Заче-ем ел картошку? Для чего? Знаешь, что солдат обижаешь? Ты себе от товарищей взял эту картошку". а рука карабин устает держать и начинает падать. "Выше!- говорит особист. - Говори-иии! Зачем взял?" Говорю: "Ну взял, потому что есть захотел". Особист наставил пистолет и сказал: "Сейчас тебя в штрафную отправлю". Страшно было. Так что я прошел через особый отдел. Еще после этого про себя подумал: хоть бы на фронт отправили, только бы не мучили ни особисты, ни этой строевой.

Этой же зимой оказался я на фронте. Нас привезли сначала в Ленинград. Когда отправляли в путь, выдали сухой паек, разные там сухари, запас мыла, полотенце, в общем, все, что нужно солдату. Этот вещмешок я положил под голову и заснул. Утром когда проснулся, глядь - а вещмешка-то и нет, кто-то обокрал меня. Нет продуктов! И остался я ни с чем. Что хошь делай! Хоть плач! А выдают сухой паек только через несколько дней. А потом через некоторое время пришли "покупатели" и начали нас в свои части отбирать. Стали говорить: "Кто в саперы? Выходи ко мне". "Кто в танковую часть?!" В общем, определили меня в 85-ю гвардейскую танковую бригаду заряжающим. Потом нас повезли в Белоруссию, недалеко от границы с Латвией, где наша часть воевала. Поезд остановился в чимстом поле. Никакой станции, никакого вокзала здесь не было. После этого поезд пошел дальше. А мы начали свои боевые действия.

И.Вершинин. Кстати, когда вы прибыли в свою бригаду заряжающим, вас перед этим как-то дополнительно обучали?

Н.Барабанов. Всему обучали в свободное время прямо на месте. Командир показывал, как подавать и заряжать снаряды. Тогда боевые снаряды в башне находились.

И.Вершинин. Расскажите поподробнее о ваших первых боях.

Н.Барабанов. Многие места, в которых я воевал, уже позабылись. Но я запомнил, что особенно страшный бой был за взятие городка Городище. Мы ехали по такой мягкой болотистой местности, прорывали там немецкую оборону. На своем танке прыгали-прыгали, периодически постреливали. Город был окружен противотанковыми рвами. Кругом были немецкие войска, все было в огне. Мы решили в одном месте проскочить. И, кажется, наехали на минное поле, потому что после этого сразу вырвало днище у танка. Видимо, своим пузом на противотанковую мину надавил. А мина такая весила 10 килограммов. Механика-водителя сразу убило. Ну а я находился, как заряжающий, в такой круглой башне, и меня от взрыва сильно контузило. Хорошо хоть, что все боеприпасы уцелели, а то бы от танка и от нас ничего бы не осталось. Немцы походили-походили, попугали возгласами "хай", и так и оставили нас. А мы с командиром танка сразу после этого выскочили и давай делать тёк от танка. Прибежали в свою часть, а там нас стали таскать и допрашивать: "Как? Где? Почему машину бросили?" В общем, неделю нас так без боев продержали, потом выдали машину и снова стали воевать впереди. Со временем перешли границу Латвии, помню, проходили мы такие города, как Шауляй, Метава, Либава. В Латвии однажды со мной произошел такой эпизод. Бронебойным снарядом ударило по танку, сорвало башню в сторону. Все остались живы. Но я был ранен в один глаз и контужен в оба глаза. Мне даже зубы выбило. Лечился потом в госпитале в Ленинграде.

Затем стали двигаться дальше. Мы мечтали дойти до Кенигсберга, но ничего такого у нас не вышло, потому что сил на это не хватило. Группировка немцев отчаянно сопротивлялась. Но им некуда было деваться. Жить каждый из них хотел. К нам они боялись сдаваться в плен, поэтому уходили по морю. И закончили войну мы в Курляндии около города Шауляй. Я помню это окончание войны. Оно было как веселым, так и грустным. У нас День Победы отмечали немного раньше - 8-го мая. Нам сказали: "Все, давайте столы готовить!" И мы пилили и раскалывали бревна, сами же делали столы, причем так, чтобы полк полностью за ними можно было разместить. Потом пришел старшина, принес нам немецкого шнапсу и закуски к нему, расставили алюминиевые кружки. Это было совсем рядом с заливом. И вдруг мимо нас повели пленных власовцев. И знаете, как агрессивно наши на них смотрели? Некоторые кидались даже на них. Считали: "Это - изменники родины". Если бы всех нас пустили, то мы, наверное, разодрали бы их. Там большинство из них были южане были: там, узбеки и таджики.

И.Вершинин. Сколько по времени и где вы дослуживали в армии после войны?

Н.Барабанов. Сразу, как только закончилась война, у нас в части стали отбирать солдат, в основном тех, кто ранения имел, для того, чтобы сопровождать этих власовцев в тыл. Я тоже попал туда. И мы сопровождали их пешком до Кингисеппа. В такую даль мы их отводили. Там этих власовцев покормили и отправили дальше, а меня оставили в армии дослуживать в стрелковой части. Если в Кингисеппе бывали, то, наверное, видели мост через реку Лугу. Так вот, направо от него находится красивая такая церковь, а налево - большая полукруглая казарма. Там я и служил пять лет. Часть относилась к 10-й гвардейской армии. Никакой техники у нас не было, одни только автоматы. С нами в основном занимались строевой подготовкой, маршировали вдоль реки Луги, ходили на занятия, изучали устав Советской Армии. Но к нам прислали хорошего командира - младшего лейтенанта Семилетова, который даже и на фронте не успел побывать. Так он нас не заставлял нас заниматься и не мучил. Все таки считались фронтовиками, старыми воинами. Как соберемся у костра, так он говорит: "Ну, ребята, расскажите, где вы прошли войну". Мы рассказывали ему, а он записывал. А в феврале 1950 года я демобилизовался. Получается, что всего я в армии прослужил 7 лет и 4 месяца.

И.Вершинин. Какими боевыми наградами вы были отмечены? И вообще как вас, танкистов, во время войны награждали?

Н.Барабанов. Сейчас говорят, что столько лет проходит, а награды так до сих пор и вручают. Но кто там на фронте писал, что ты отличился? Это были редкие случаи, чтобы ты где-то отличился, и тебе это сразу записали. Это как-то даже случайно выходило. Но у меня есть кое-какие фронтовые медали - "За отвагу", "За боевые заслуги"...

И.Вершинин. Не помните, вам их за какие-то конкретные случаи дали?

Н.Барабанов. Я уже не помню. У меня после того, как контузило, стала плохая память. Ведь даже зубы выбило! В иной раз что-то хочу вспомнить, но не могу никак, забываю.

И.Вершинин. За награды вам платили во время войны?

Н.Барабанов. Я ничего не получал, например.

И.Вершинин. Потери у вас в части были какими?

Н.Барабанов. Потери большими были. Бывало и такое, что от всей роты оставалось 5-6 человек. А рота - это соединение, слава Богу! Нас в бой гнали как живое мясо. Вспоминаю такой случай. Теплым летом мы наступали на какой-то город. Я забыл, как он назывался. Когда вошли, немцев в городе вроде не было, решили, что все хорошо. И сказали: "Ну, давай привал делать, сейчас кухня подъедет". Ну и расположились на отдых, постирали и развесили майки, портянки, кто чего. И вдруг откуда ни возьмись - по нам ударила авиация. Потом ихние танки с крестами появились. Стало страшно! И мы побросали свои порятнки и побежали. А там проходила железная дорога и была насыпь. Мы подумали, что скпрячемся за насыпью и будем отстреливаться. И знаете, сколько там наши своих убивали? Тех, кто отступали, кто бежал. Чтоб не отступали. Вот он идет, а тот с пистолетом: " Стой! Окапываться!" Бах-бах, - и нет человека. А что на то скажешь? Что сделаешь? Это была, наверное, или госбезопасность, или особисты, я не знаю точно.

Н.Барабанов со своим сослуживцем-медиком

Про потери я могу рассказать один, наверное, из самых страшных за время войны для меня случаев. Но это мне лично так показалось. Остановились мы как-то в ложбинке около горы. Гора была большая и вся в землянках, как будто огромный девятиэтажный дом. Ну и нам в это время кто-то из командиров сказал: "Тот-то и тот-то, всего шесть-восемь человек, - выносить раненых и убитых!" Эти убитые лежали на одном таком поле. Выносить их нужно было по окопам или, как тогда говорилось, ходам сообщения. И вот берешь их за руки и за ноги, кладешь на плащ-палатку. - а самому страшно становится. У одного солдата все в крови и разбито, другой просит: "Дай пи-ить!" Меня всего трясет от страха. Не можешь совсем сосредоточиться в себе. Тебе больно и жалко. Но я тогда был молодой. 1926 год рождения! Что там мне было? 17-18 лет всего.

И.Вершинин. А как хоронили наших убитых?

Н.Барабанов. А по-разному хоронили. Если время было, выкапывали небольшую ямку, захоранивали и ставили небольшой крестик. Но в нашей части такого было мало. В большинстве случаев, если кто-то погибал в танке, то от него ничего не оставалось. Я помню, на одном кургане в Курляндии мы хоронили Толю Белова. Он тоже подорвался на мине. Так там от него остались только приклад от автомата да обмотки какие-то. А все остальное - как будто его через сито пропустили. Ничего было не собрать. Так мы граблями все эти остатки в ямочку сгребали. Он был хороший наш друг!

И.Вершинин. Когда вы проходили с боями по Белоруссии, с местным населением сталкивались? Как оно к вам относилось?

Н.Барабанов. Там мало населения было, редко-редко бывало, что кто-то попадался нам. В основном пусто было. Но тогда хотя и голод был, в какой дом ни зайдешь, - подвал забит картошкой. Иногда, бывает, зайдешь туда, а там два убитых немца лежат. Они, видно, за картошкой тоже ходили, а местные партизаны их и прикончили. Мурашки по коже, а все равно не стесняешься, набираешь, сколько можешь, картошки и уходишь. А самих жителей очень редко встречали. Часто бывало такое. Заходишь в деревню, а там большой котел и в нем суп из поросят варится. Или каша какая-нибудь. И никого нет. Это все немцы варили, но мы как нагрянули, они бросили все и убежали. А это продолжает варится. Белорусы жили тогда богато, еды у них было много. А сами они покидали свои дома и хутора. Но это все тоже было редкостью. Нам чаще попадались одни трубы и печи, и больше в деревне ничего не было. Я не успел этого застать, а люди рассказывали, что находили некоторых заживо сожженных немцами.

И.Вершинин. Аналогичный вопрос про Прибалтику. Как там население к вам относилось?

Н.Барабанов. С местным населением в Курляндии сталкивались. Но оно было каким-то неприветливым, никто нам не улыбался, они нас как будто боялись. В основном попадались бабушки и женщины, мужиков не встречали - потому что они либо партизанили, либо с немцами ушли. Так что дома их не было. Бывало, спросишь кого-нибудь о муже, так никто из жен не заикнется и не скажет. Боялись. Думали: мало ли, вдруг начнут их искать.

И.Вершинин. На каких именно танках вы воевали?

Н.Барабанов. На танках Т-34 и КВ (Климент Ефремович Ворошилов).

И.Вершинин. Насколько вы оцениваете их эффективность? Какие были лучше, какие хуже?

Н.Барабанов. КВН-ы были мощными танками. Но они какие-то неповоротливые были. Пока туда развернешься - в тебя попадут. Они не везде проходили, особенно болота боялись, и не так быстро разворачивались. Вот Т-34-ка самым лучшим танком был. Его башня крутилась на 360 градусов. Но хорошие еще были самоходные установки СУ-100. Они также были у нас. У них были очень широкие башни. Считали: даст самоходка своим "хоботом" - прямо как плюнет.

И.Вершинин. Я слышал, что наши танки, например, по броне сильно уступали немецким.

Н.Барабанов. Не знаю, тогда считалось, что наши 34-ки лучше и крепче немецких. У них и сталь была крепкая.

И.Вершинин. Но какие-то недостатки, как вы считаете, у них были?

Н.Барабанов. Не знаю. Но я же говорю не как танкист-специалист, а всего лишь как простой заряжающий.

И.Вершинин. А танки союзников поступали к вам по ленд-лизу?

Н.Барабанов. Пара штук английских танков была. Они были такие узкие, не неустойчивые. По-моему, "Матильдой" назывались. У меня даже где-то была фотография одного танка такого. Но я на них не ездил.

И.Вершинин. У вашего танка был личный счет?

Н.Барабанов. Не было. На других танках, которые подбивали пушки или еще что-нибудь, ребята рисовали звездочки. По ним можно было определить, сколько танком уничтожено орудий и всего такого. У нас же ни одной звездочки не было нарисовано вообще. Но дело в том, что Т-34-ка, на которой я служил, - это был танк начальника штаба бригады. Как бы считался его личный танк. Поэтому его не всегда бросали впереди, только там, где действительно надо было других как-то поддержать. Берегли, короче говоря.

И.Вершинин. По каким целям, как правило, стреляли?

Н.Барабанов. Цели были всякими. Это могли быть и орудия, и блиндажи, и даже бункера. В общем, как заметишь в перископ что-нибудь подозрительное, - сразу с ходу и стреляешь. Долго думать не будешь - иначе тебя сразу прикончат. Маневрировали, искали цели туда-сюда. Я, правда, только заряжающим был.

И.Вершинин. Где-то мне приходилось читать о том, что в редких случаях танки по самолетам стреляли. У вас такого не было?

Н.Барабанов. Не приходилось. Ведь лобовым пулеметом по самолетам стрелять никак не получится, у них радиус вращения не тот, как говорится, никакого механизма подъема нет. Был, правда, у танка башенный пулемет, но стрелять из него было рискованно, - немец сразу его бы засек. Вот зенитные пулеметы, - это да, с них можно было стрелять. Их даже иногда и на танках устанавливали. Но их тоже могли засечь.

И.Вершинин. Не приходилось ли вести ночью бои?

Н.Барабанов. Обязательно вели. Но я что-то плохо их запомнил. Там все вреям шум был, немцы ракеты запускали, стреляли, такое было состояние, что не знаешь, куда и деться. Кроме того, немцы ставили на позициях еще колючую проволоку. Как где-нибудь напорешься - возвращаешься назад.

И.Вершинин. Разведку боем проводили?

Н.Барабанов. Нет, не приходилось.

И.Вершинин. А в обороне стояли?

Н.Бывало. Такое бывало. Вот, допустим, нам докладывают о том, что немец готовится идти в наступление. Мы окапываемся, маскируемся и его ждем.

И.Вершинин. Из скольки человек состоял ваш танковый экипаж?

Н.Барабанов. В нашем экипаже было четыре человека: командир орудия, механик-водитель, радист и я, как заряжающий.

И.Вершинин. Как во время боя осуществлялось командование вашим экипажем?

Н.Барабанов. А команды вот так передавались. К примеру, увидел что-то командир танка, и сразу дает команду: "Огонь! Заложить такие-то снаряды". И снаряды в танке были разными: и бронебойные, и трассирующие, и даже имелся лобовой пулемет. Вообще у нас все команды словесно передавались. Вот, к примеру, появилась такая нужда, и командир дает команду: "Аккумулятор занести!" А тогда аккумуляторы у нас находились в каком-нибудь отдельном теплом помещении, которое хорошо отапливалось. Это делали, чтоб не было разрядки, - аккумуляторы ведь боялись холода. И вот два человека тащат за ремни этот аккумулятор. Так же баки с с соляркой за ручки заносим. Потом докладываем командиру: "Боевая готовность такая-то. Все готово!" Тогда кричат: "По машинам! Заводи!" Потом слышится: "Первая колонна!" И на малых скоростях едем.

И.Вершинин. Чего больше всего боялись и опасались вы, как танкист?

Н.Барабанов. Мы больше всего боялись бомбежек, немецких самолетов. Ведь если немецкая авиаразведка тебя обнаружит, то от тебя не отстанет, будет долбить до тех пор, пока не уничтожит или ты не укроешься. В наш танк, правда, не было прямого попадания бомб, но было все равно страшно.

И.Вершинин. Случалось ли такое, что стреляли по своим?

Н.Барабанов. Чтобы танки стреляли - этого не было. Но нас своя же "Катюша" здорово "крошила". Ведь как дело было? У нее же точного прицела не было. Дадут ей данные - она стреляет. Потом ей дают уже перепроверенные данные, но она уже и отстрелялась, как говорится. Ужас! Как начнет шмалять - так страшно становится.

И.Вершинин. Применялись ли против вас немецкие фаустпатроны?

Н.Барабанов. Да они валялись везде и кругом. Это была сильная штука. Если попадет своей зубатой шеей между корпусом и башней, то башню сразу сорвет. Но мы их не подбирали, трофеями не занимались, нам это было запрещено.

И.Вершинин. В каких случаях покидали танк?

Н.Барабанов. Ну вот подорвались, например, на мине. Что остается делать? Если живы остались - оставляем технику и убегаем. Его и на буксире тащить опасно, - немцы раскурочат. Это не машина, такую дуру накладно тащить.

И.Вершинин. Танки маскировали, когда где-либо останавливались?

Н.Барабанов. Обязательно маскировали! У нас была специальная такая сетка, которую на танк натягивали. Потом рубили ветки деревьев и кусты, и их накидывали на танк. И так мы были не видны никому. Чуть что - могли сразу сходу идти в бой. Но мы не только сеткой маскировались. Местами, где были возвышенности, копали для танков небольшие низинки-укрытия, или блиндажи, или окопы.

И.Вершинин. Окрашивали технику?

Н.Барабанов. Нет. Они ведь приходили к нам прямо с завода, краска, в которую они были окрашены, была хорошая и держалась долго.

И.Вершинин. Если танк получал какие-то повреждения, как осуществлялся его ремонт?

Н.Барабанов. В большинстве случаев мы сами этим занимались. Если гусеница где-то порвалась, - у нас для этого имелась кувалда и много разных других инструментов. Когда ездили, часто смотрели за танком, если замечали что-то не то, - исправляли. По мелочам, так, конечно, мы чаще сами ремонтировали!

И.Вершинин. А вообще танк много топлива забирал?

Н.Барабанов. Точно этого я вам не могу сказать, но по-моему 500 или полтонны горючего. Были у нас еще запасные баки, которые считались как бы нашим резервом. Но они были очень опасными. Ведь если пуля и снаряд в них попадет - случится пожар. Поэтому, если мы их заполняли, то делали так: клали на них запасные гусеничные краки, чтобы обезопасить себя, мало ли, вдруг что-нибудь такое случится. А то сгоришь и подорвешься!

И.Вершинин. Такой вопрос: а насколько удобно вам было сидеть в танке?

Н.Барабанов. Не особенно удобно было. Механик-водитель так вообще только лежал. А где ему сидеть было? Негде, там пулемет, броня. Больше всех свободнее было в кругу башни у заряжающего, у меня то есть. Ведь в случае чего ты мог спокойно открыть башенный люк и подышать свежим воздухом, ничего страшного.

И.Вершинин. Чем вы лично, как танкист, были вооружены?

Н.Барабанов. Лично у меня был автомат ППШ. Сначала с круглым диском, а потом - рожковым. В рожковый входил 31 патрон, а в круглый - 72. Помню, круглый был очень неустойчивым и вдобавок капризным: чуть песок куда попадет - затвор ставал, пружина, которая находилась посередине, совсем не срабатывала, как говорят, ни туда - ни сюда. Так что автомат ППШ - это очень ненадежное оружие было.

И.Вершинин. В минуты затишья чем занимались?

Н.Барабанов. Подшивали подворотнички, чистились, в общем, приводили себя в порядок. Командиры же любили, чтобы солдаты более-менее чем-то были похожи на солдат. Вот мы этим занимались.

И.Вершинин. Отношения как складывались у вас в части?

Н.Барабанов. Между товарищами были хорошие отличные отношения. Относились, короче говоря, друг к другу как братья. Тем более, что в танковой части, в экипаже, - отношения были такими, что это была как одна семья. Вот в пехоте солдаты то там, то сям побывают, там отношения все-таки были немного другими. Но, правда, с командиром танка всегда под козырек, обращались или "товарищ сержант", или "товарищ старший сержант".

И.Вершинин. Кто-то из ваших командиров вам запомнился?

Н.Барабанов. Мне запомнился старшина Кушнир. Звать его как я не помню. Он был родом с Украины. Бон был очень общительный, называл всех нас уважительно по имени-отчеству, часто покушать доставал. Ну я же говорю, что у нас все друг к другу относились именно как братья. Танковая часть - это как одна большая семья считается.

И.Вершинин. Как вас кормили на фронте?

Н.Барабанов. Плохо кормили. Я даже могу вам назвать блюда, которые нам выдавались: на первое - перловка, на второе - гороховое пюре. Не гороховый суп, а именно жидкое гороховое пюре. Мы его еще, помню, называли "детский понос". А вместо хлеба подавались сухари. Их нам привозил старшина в специальных бумажных мешочках. Доставал, потом спрашивал: кто старший? Ну и, к примеру. Командир отделения их делил по кучкам. Потом жменями раздавали. "Кому?" - спрашивает. "Барабану". Мне, то есть. Порции этих сухарей доставались разные. Кому-то - мелкие, кому-то - крупные. Но мы были не в обиде на это.

И.Вершинин. А "сто грамм" вам тоже выдавали?

Н.Барабанов. Сто грамм к нам часто привозили. Старшина привозил такую водку в термосе и разливал по алюминиевым кружочкам. Особенно часто водку перед наступлением давали.

И.Вершинин. Некоторые ветераны мне рассказывали, что во время войны некоторые обменивались алкоголем.

Н.Барабанов. У нам многие обменивались. Но много было таких, которые совсем не пили. Некоторые из них меняли эти сто грамм на столовую ложку сахара. Вот накопит, значит, такой непьющий сколько-то сахару и отправит посылкой домой. Таких было очень много случаев!

И.Вершинин. Какое у вас было обмундирование во время войны?

Н.Барабанов. У нас были шинель, обмотки - я никаких сапог тогда не носил. Сверху одевали хлопчатобумажный танковый комбинезон. Потом на него - шлем с наушниками, по ним мы слушали то, что радист передавал. Я как-то хотел оставить этот комбинезон себе на память, но не получилось.

И.Вершинин. Были ли у вас политработники в части? Что вы о них можете сказать?

Н.Барабанов. Они такую работу у нас проводили, что, я вам так скажу, не дай Бог! Постоянно остро и ни к чему придирались, чуть что не так, у них только одно было на уме: либо направить в особый отдел, либо - в штрафную. Все время проводили разные занятия и на них говорили: ага, надо вот так, надо идти вперед. Потом мы стали понимать, что это ихняя такая работа, ведь пока шла война, они были в каждом подразделении. Ну все равно ненавидели мы их! Честно вам говорю. Ну что они? Они наш солдатский хлеб ели. И что? Какую серьезную такую работу они проводили. Командир танка - он хоть командует. А они что?

И.Вершинин. А кто-то из этих политработников запомнился?

Н.Барабанов. Не помню. Их постоянно меняли у нас: одного туда пошлют, другого - сюда пришлют.

И.Вершинин. Страх испытывали на фронте?

Н.Барабанов. Конечно, было страшно. Особенно когда авиация по нам била. Когда самолеты налетали, разбегались кто куда успеет. Часто в блиндажи прятались. Они были очень надежными тогда: мощные, в три или четыре наката.

И.Вершинин. К Сталину как во время войны относились?

Н.Барабанов. Хорошо относились. Скажу вам так: мы его любили и верили ему как отцу родному. Уже после войны, когда в 1953 году он умер, я сам плакал. Тогда я работал в Эстонии, на шахте "Ахтме". Мы тогда после смены из под-земли вылезли и пошли в клуб "Энергетик". Там раньше стоял рупор на столбе. И вот по нему передали сообщение: "Умер Сталин". Так все мы плакали, не я один.

Н.Барабанов сразу после демобилизации, начало 50-х гг.

И.Вершинин. А во время войны писали на танках "За Сталина"?

Н.Барабанов. Слова "За Родину, За Сталина" писали обязательно. Это нам как будто какое-то внушение и силу давало.

И.Вершинин. А к немцам в целом какое было отношение?

Н.Барабанов. Для нас это был враг, фашист, который не честно, а вероломно напал на нашу страну. Мы знали, что они людей наших сжигали, считали, что это нехорошо. Поэтому так и относились, как к врагу.

И.Вершинин. Ну и в завершение расскажите о том, как сложилась ваша судьба после демобилизации.

Н.Барабанов. Когда я демобилизовался, у меня никого и ничего не было, только шинель да сумка. А в Эстонии в Кохтла-Ярве, в старом Ахтме, не жена, а девка жила. Я с ней до этого как-то познакомился. У нее было жилье. Я приехал к ней жить, потому что своего жилья у меня не было, родителей не было, да так жить с ней и остался, женился. И пошел работать на шахту Ахтме. Денег не было, ничего купить было нельзя, поэтому начинал работать в обычной солдатской гимнастерке. И проработал я на этой шахте 44 года. Сначала делал ручную работу на навалке, 7 с половинной тонн норма была. Вот и работал с кувалдой, лопатой, транспортером. Потом окончил курсы и работал на огневом палении, был обходчиком на проходной. За 40 с лишним лет многие рабочие должности занимал. Имел благодарности, премии, почетные грамоты. Вся трудовая книжка этим исписана. И при этом не было ни одного выговора: ни за прогул, ни за что-либо другое.