Пехотинцы

За день мы продвинулись вперед на 13 км и вышли на берег Волги, которую из-за отсутствия переправочных средств форсировать не смогли, вынуждены были занять оборону. Находясь в обороне наводчик Шикин Николай подбил немецкий танк. Он был награжден орденом Отечественной Войны II степени.

В этом бою я вступил в единоборство с четырьмя танками противника. Из ПТР я подбил один танк: остальные, спасая экипаж подбитого танка, ушли из боя. Газета 39 армии «Сын Родины» от 6 Октября 1942 г. под заголовком «Беспримерное Мужество политрука Дергачева» подробно описала этот бой.

Через несколько минут ходьбы напря­мик через подступающий к нам лесок мы вышли на обширную поляну, по кра­ям поросшую кустарником. То жуткое и кровавое зрелище залегло у меня в па­мяти на всю жизнь и потрясло до глубины души. Вся поляна, примерно в восемь гектаров, сколько хватало взора, сплошь была устлана трупами наших солдат. Одетые во все новенькое, они валялись в беспорядке, даже один на другом в разных позах. Молоденькие. Похоже, что из Средней Азии. Это было новое, еще не обученное и необстрелянное пополнение, нарвавшееся на засаду противника.

Форсировав реку Вазузу мы продолжали вести наступление. Впереди лежала безлесная площадь, со значительным подъемом в сторону противника. Иначе говоря, враг хорошо просматривал местность и простреливал ее вдоль и поперек. К тому же мы приближались к Ржеву, и «немец» вынужденно вводил в бой все новые и новые резервы. Сопротивление и без того ожесточенное, усиливалось с каждым днем.

Орудие выкатили на открытое место. Вражеский пулеметчик за­метил опасность и перенес огонь на артиллеристов. Крупнокалибер­ные пули застучали по щиту, завизжали, рикошетя. Но никто не под­дался панике. Шевчук поймал в перекрестье пулеметное гнездо и дернул шнур. В воздух взлетели комья земли, бревна и погнутый ствол пулемета. С криком "Ура" пехота поднялась в атаку.

Всем нам в то время не было известно, как проходит линия фронта, да и задачи пока не знали, но мы видели от станции Брилёво и до деревни Радюкино над рекой Волгой справа, близко от нашей дороги шли бои днём и ночью, и вот мы в районе деревни Радюкино свернули вправо, а там, я не помню наименование деревень, кажется, что через деревни Деньгино, Харино, Мыравлёво и далее через реку Волгу на правый берег реки в район деревни Глядово, там был небольшой плацдарм на правом берегу реки и там наша часть с хода заняла боевые порядки на переднем крае линии фронта, кажется в направлении на деревню Усово, где был противник.

В это время комбат и комиссар вы­скочили из-под танка и перебежками побежали не вперед, а на­зад, но больше никто не побежал. Тогда мы подумали, что это так надо. Немцы все ещё били из артиллерии, но реже и в это время на наших глазах подпрыгнула башня танка и улетела через нас, а из танка пошел черный густой дым. Мы переглянулись с Сережкой, без слов поняли друг друга, мгновенно выскочили из окопа и бросились к танку, под которым был наш командир роты и комендант батальона.

Возможно, эти страшные картины навсегда запечатлелись в памяти потому, что в моей жизни они были первыми. Ко всему привыкаешь, привыкаешь и к этим ужасам. Но вот эти первые впечатления не забудутся никогда. Никогда я так физически-отчетливо не ощущал наших потерь на войне…

До неузнаваемости забрызганный грязью комбат расстегнув пуговицы на гимнастерке умиравшего солдата вытащил из под него сложенный в несколько раз и пропитанный кровью небольшой кусок красного полотна. Это был грубо сшитый солдатскими руками флаг на котором суровыми нитками неровными буквами были вышиты слова: “За Ржев, За Родину вперед”, и дальше следовала вот эта “подпись”: “Комсомольцы 3 го батальона 49 гв. полка. Этот флаг был изготовлен за несколько дней до нашего наступления.

Ну когда бомбы сыпятся из самолетов Ю-88 20 штук, из Ю-87 музыканты 4 штуки, эти особенно вредные, как стервятники с выпущенными шасси и с воем душераздирающем, за что и прозвали их музыкантами. Тут все ясно чужие самолеты, бомбы только наши. Так и кажется, что каждая в тебя летит. Пишут вот вам, а у самого мороз по коже, вновь все переживаешь. В первых же сражениях погибли: ст. политрук Писляк (инструктор политотдела). Мой товарищ комсорг 49 гврд. стр. полка мл. политрук Гаврильченко. Даже на войне и то он трагически погиб прямое попадание снаряда и разорвало на мелкие части. Был человек и в секунду какую-то не стало.

Постоянно над нами низко по кругу кружил немецкий самолет-разведчик «Рама», словно коршун выискивал себе кровавую добычу, корректируя огонь артиллерии. Земля стонала и обливалась кровью. Целые поля были сплошь покрыты человеческими трупами, а в ряде мест и в несколько слоев. За время этих боев у меня разбило два пулемета, самого же судьба хранила до 2 августа 1942 года...

Пока мы изучали приказ, 965 сп 26 июля сходу вступил в бой, понес потери, но прорвать оборону противника не удалось. После этого нашу дивизию перебросили на другой участок западнее р. Бойня. Этот переход, совершенный ночью, по колено в грязи, под дождем, дался нашим ребятам очень дорого. Снаряды, мины, ящики с боеприпасами тащили солдаты на себе, лошади не могли тянуть повозки, артиллерия застряла. На рассвете, выйдя на исходный рубеж, солдаты и командиры 961 стрелкового полка, мокрые, грязные, пошли в атаку.

В Севастополь пришли, там расформировали нашу дивизию. Нас послали в 7-ю бригаду морской пехоты Черноморского флота, которая формировалась в Севастополе. Пережил я два штурма, был дважды ранен. Очень тяжелые бои были. Наша бригада была в резерве командования Севастопольского района. Перебрасывали с участка на участок.

Третье и четвертое наступление было целью и задачей нашего батальона и полка - изматывать и уничтожать силы противника, расположенные правее д. Коровино в двух близлежащая деревнях (д. Копытиха и др.), атакуя его днем и ночью. И с этой боевой задачей моя рота с справилась успешно. Присвоено было звание старшего лейтенанта приказом № 0535 от 7/1Х, 1942 г.

Решили плыть на ту сторону. Разделились я и Седов третий остался на берегу с одеждой и оружием, Волга в этом месте неширокая метров 50 зашли в воду когда ракета погасла и поплыли, взвилась ракета плывем, видать берег и вроде что-то плавает у берега, подплываем ракета погасла, смотрим это у берега плавают трупы нашего брата становится страшно. Взлетает ракета и нам видно стоит лодка подплываем она на половину с водой, тихонько оттаскиваем не вылезая с воды, одни головы торчат. В таком виде нам ее не переправить, иду к берегу снимаю две каски с убитых и начинаем тихонько отливать воду, когда погаснет ракета. Большую часть воды отлили, и отплываем, толкая лодку поочередно, кое как перетолкали когда ноги достали дна подтащили к берегу. Наш товарищ начал отливать воду и видимо, мы увлеклись ракета осветила Волгу и произошел взрыв снаряда.

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Командир 464 сп майор Назаренко, отвечая на вопрос сколько у него осталось активных штыков, сказал: «Сорок восемь. Это уже не полк, а небольшая штурмовая группа!» Пополнение поступало в незначительном количестве: в этот же полк прибыло всего 17 солдат и 2 офицера. Уже не было пулеметов и ПТР и все-таки полки дивизии выполняли поставленную задачу, хотя и невероятными усилиями.

Получил задание – соорудить плоты, по 5 человек на каждом, ночью перебраться на другую сторону реки и утром по сигнальной ракете начать атаку. Я все организовал. На плотах переплыли ночью тихо, немцы нас не заметили, не услышали. Утром в 5 или 6 часов пошли в атаку. Оказалось, что справа и слева были ребята из нашего полка. Немцы начали отступать. Уничтожил в бою хорошо замаскированную огневую точку противника и десяток фашистов.

Перед самым городом нашу дивизию посадили на танки, и мы по автостраде въехали в Берлин верхом на броне. Нашему продвижению вперед, конечно же, старались воспрепятствовать. В кювете рядом с автострадой немцы уложили стрелков из фаустпатронов, молодежь из Гитлерюгенда. Но нам, сидящим на броне, сверху было видно далеко вперед, поэтому мы этих стрелков заметили своевременно. Им некуда было деваться, и они становились легкими мишенями как для танкистов, так и для танкового десанта - в них стреляли все, кто только мог, поэтому ни один из наших танков не пострадал.

Отправляясь воевать, я сказал родным, что не буду писать письма, не надо. А в начале 1943-го года работа почты была налажена - солдаты и офицеры получили возможность писать с фронта письма своим родным. Тогда мы окончательно решили, что победим. После освобождения Кавказа, Новороссийска уже никто не сомневался, что победа будет за нами.

Невысоко, 15 или 16 «Юнкерс-87». И вот заходят, враг-то у них кто – зенитчики, в первую очередь. Подлетают. По одному заваливаются на крыло и пикируют на нас. Когда выходят из пике, у них из-под брюха отрываются бомбы, и на глазах наших увеличиваются, к нам летят. Все на зенитную площадку.

Он говорит: «На тебе приказ. Немедленно езжай в дивизию». Читаю: «Бывшего командира 1-го стрелкового батальона 145-й бригады подполковника Мдинарадзе. А нет, майором был. Майора Мдинарадзе назначить командиром 279-го гвардейского стрелкового полка».

Из трех рот батальона, только моя смогла перейти реку. Командование не знало, что мы форсировали реку, поэтому наши минометчики стреляли по нам и немцы кидали в нас ручными гранатами. Я стоял в воде. Мне ребята сказали: «Ты не поднимайся». Они чуть выше обрыва были.

Пустили немцы танки Тигр, а я же пулеметчиком был, мне дали команду отсечь пехоту от танков, я сделал одну перебежку, сделал вторую перебежку, на третью – снаряд, и я оглох, ничего… Меня ранило, я без сознания был, очнулся в полевом госпитале. Наши потом пошли-пошли-пошли, поперли, вот так кончилось. А я уже…

Первым моим боевым крещением на фронте было отступление. Командир взвода забегает туда, где мы жили, и говорит: «Боев, все. Давай пошли, догоняй. И забери, пожалуйста, мой вещевой мешок тоже». Я сцепил свой вещмешок и его, повесил. А у меня была винтовка трехлинейная, Мосинская, я ее к телу прижимал, а рукой уже до вещмешков достать не мог. На тот момент я весил сорок девять кг, а рост мой ведь всего сто пятьдесят девять см. Взвод ушел, а я их догнать не смог.

Рядом с городом – порт Тору, до них где-то километров шестьдесят. У японцев там была линия обороны, по всему побережью было сделано очень много ходов сообщения, укреплений. Ждали нас, чтобы в случае, если мы подойдем с моря, уничтожить. Поэтому наше командование схитрило, мы высадились севернее и пошли.

И в лучших мыслях нельзя было думать, что ты выживешь. Потому что смерть ежесекундно тебя подстерегала. Ну, представьте себе, что такое три тысячи самолетовылетов на заводскую часть? Три тысячи самолетовылетов на ограниченное по глубине пространство. Представьте себе взрыв тонной бомбы. Разлетались цеха в разные стороны, стены рушились, заводские трубы рушились. Кстати говоря, на заводе «Баррикады» было 13 труб, к концу боев осталась всего одна труба.

И пока я добежал до реки, этот самолет делал три захода, делая нападение на меня со стороны солнца, набирая высоту, нападал на меня как коршун. В третий раз самолет оказался от меня слева и четко я увидел лицо красивого, спокойно сидящего на самолете человека - летчика. Это лицо, этот миг запомнился мне на всю жизнь – красивый, молодой, спокойный. Чуть набрал высоту и скрылся.

На передовой каждый день ты находишься под страшным огнём. В любой момент можно погибнуть. Даже другой раз не стреляешь, а прилетел откуда-то снаряд, и человека убивает. Сколько таких ребят... Я другой раз вспоминаю, я столько фамилий записываю, которые запомнил: тот так погиб, тот так. А кому я могу рассказывать?

Оттуда просматривали сторону, где проходила немецкая линия фронта. И видим, что немцы идут и какие-то координаты набрасывают. Я тогда вышел к ним из этого дерева, держа гранату, но еще кольцо не снял. Думал, что сейчас брошу и сразу за дерево спрячусь, чтобы меня осколками не задело. А тут – бух! В меня снайпер попал. Я не успел гранату бросить.

Однажды под Севастополем я отстал. Со мной было противотанковое ружье, а мой второй номер, товарищ, был убит. Вокруг были десятки гробов, на которых солдаты переправлялись через Северную бухту. У многих верх пробит был, а дно целое. Они хорошо держались на воде. А мне не досталось гроба, поэтому пришлось найти провод, бревно, привязать его к бочке. Получилось, что я только доплыл до середины залива, а солдаты все уже переправились на тот берег и стрельбу вели.

А когда уже началось наступление, мы понесли большие потери, осталось может, человек двести на полк. И нас всех, автоматчиков, эта резервная рота была, всех распределили по батальонам. И я попал во второй батальон, пришел, а это пулеметная рота. И командир роты мне говорит: «Будешь пулеметчиком.» А это станковый пулемет «Максим», я такой только на картине «Чапаев» видел.